Ольга Булгакова - Тяжесть короны (СИ)

Ход вывел меня к широкому коридору, в котором горели факелы, а по влажным каменным стенам танцевали огненные блики. Секретный ход не сливался с коридором, а изгибался параллельно ему, оставляя на уровне глаз довольно широкую зарешеченную щель. На противоположной стороне коридора располагались неосвещенные комнаты. Такая вот двойная стена, как в моем тайнике. Я погасила светильник и оставила его в том месте, где ход вплотную подошел к коридору. В правое ответвление не пошла, — в той стороне было меньше факелов, и я решила, что там не так интересно. А хотелось чего-то захватывающего, тайный ход все-таки. До того я обнаружила ход под троном, но о нем знали многие, так же как и то, что он выводил к конюшням.

Чем дальше я шла вдоль коридора, тем сильней становился мерзейший запах, — нечистоты и кровь. Но любопытство, всегда бывшее самым главным моим недостатком, заставляло идти дальше. Впереди послышались шаги множества людей. Меня бы за таким шумом не услышали точно, поэтому я прибавила ходу, а потом от неожиданности замерла как вкопанная. В эту зловонную клоаку спустился на тот момент еще уважаемый мной Дор-Марвэн в сопровождении Нурканни и двух стражников. Я еще раньше заприметила очень широкий проем, из которого в коридор лился свет. Вот туда-то отчим со спутниками и зашли. Я тихонько, стараясь не производить вообще никакого шума, встала так, что видела ту большую комнату. Вошедшие, в том числе и Дор-Марвэн, стояли ко мне спиной. У противоположной стены возвышался крупный стражник в темной одежде и следил за движениями колдуна, склонившегося над кем-то.

— Он без сознания, — презрительно бросил колдун, распрямляясь.

— Исправь, — голос отчима звучал безразлично.

Нурканни что-то пошептал и сделал шаг ближе к двери. Стражник, стоящий ко мне лицом, дернул за цепь, и лежащий на полу человек сделал попытку встать, но стражник не позволил. Узника я рассмотреть не могла, с моей позиции были видны только ноги.

— Доброй ночи, Ваше Величество, — поздоровался отчим. Я так и не поняла, что меня больше поразило. Обращение, которое ассоциировалось у меня только с отцом, или то, как Дор-Марвэн издевался над пленником. Каждое слово сочилось ядом и явным удовольствием отчима, у меня даже волосы на затылке зашевелились. Человек не ответил, и правильно.

— Я смотрю, Вы не рады меня видеть, — посетовал Стратег. — Но я же предупреждал, что теперь мы будем встречаться часто.

Узник все так же молчал. Отчим сделал знак стражникам, стоящим у него за спиной. Они подошли к заключенному и рывком поставили его на колени перед Дор-Марвэном. Пленник, кажется, даже не сопротивлялся, но все так же молчал. Он не дергался, когда стражники прицепили его руки к металлическому пруту так, чтобы узник не мог ими пошевелить, даже согнуть в локтях. Не возражал, когда с него рывками сдирали одежду. Я подумала, он не хотел доставлять палачам удовольствия бесполезным сопротивлением. Отчим что-то говорил, но, кажется, я предпочла не помнить, что именно. Ни тогда, ни сейчас. В памяти осталась только одна фраза: «Поверьте, будет красиво». Она была сказана так, что мне захотелось убить отчима своими руками. Тут Дор-Марвэн отошел в сторону, и я увидела стоящего на коленях человека. Прут, к которому пристегнули его руки, крепился еще и цепями к стене обоими концами, так что при всем желании человек не мог ни встать, ни наклониться. Я не могла определить, молодой он был или старый. Я видела только, что и в таком положении он держал голову гордо поднятой, даже когда незамеченный мною раньше четвертый стражник вынул из невидимой мне жаровни раскаленный кусок металла.

Я могла бы сказать, что когда пленника клеймили, он не кричал тем жутким нечеловеческим криком, который я часто слышала во сне. Но невозможно не кричать от боли, когда на груди выжигают огромные буквы. Так же, как невозможно потом не потерять сознание.

Не знаю, почему я не кричала вместе с ним. Не знаю, почему не упала там в обморок, когда к ужасному запаху добавился смрад горелой плоти. Я помню смех отчима и презрительное хмыканье колдуна. И уж совсем неприличный гогот стражников, когда Дор-Марвэн, видимо, откинув голову пленника за волосы, склонился к нему и бросил в лицо «Щенок». Я была в таком ужасе от увиденного, даже не удивилась тому, что совершенно все стражники, все четверо, последовали за своим командиром, не оставив никакой охраны в том страшном подземелье. Они просто вышли и заперли снаружи дверь.

Я как во сне, как в бреду прошла до конца левого ответвления хода. На ощупь нашла в кладке отличающийся камень. Нажав на него, услышала звук открывающегося лаза и, проскользнув в щель, оказалась в коридоре. Совершенно не представляя, что делаю, что буду делать, если меня здесь увидят, я подошла к пленнику, на груди которого горело слово «РАБ», и замерла изваянием.

Он был в сознании, но близок к беспамятству. Поднял на меня мутный от боли взгляд серо-голубых глаз и прошелестел: «Воды». Я была уверена, я знала, что отчима и стражников он никогда не попросил бы. Бросилась к кувшину, стоящему у двери. Хорошо, что догадалась вначале попробовать. Это была соленая вода, придумать, зачем она там нужна, я не смогла. Выскочила из камеры, вспомнив, что в соседней комнате видела еще один кувшин. К счастью, та вода была пресная. Я напоила пленника с помощью какой-то плошки. Он пил с такой жадностью, словно воды ему не давали несколько дней. Честно говоря, это меня не удивило бы. Когда вода в кувшине закончилась, человек снова поднял на меня серо-голубые глаза, потом часто являвшиеся мне в кошмарах, и, пробормотав что-то похожее на «Благодарю, ангел», потерял сознание.

Вернув всю посуду на место, протиснулась в щель хода, подобрала светильник и, крадучись, возвратилась к себе в комнату.

Все это время я молилась за пленника. Молитва была странной.

Я очень желала ему умереть той ночью.

Когда стянула костюм для верховой езды, в котором лазила обследовать ход, и надела сорочку, вдруг подумала, что одежда ужасно воняет. Перед глазами мелькнули картины прошедших часов. Меня вырвало, и еще долго выкручивало наизнанку, живот болел, меня трясло, я рыдала и билась в истерике, перебудила весь замок. И проболела после этой ночной вылазки неделю.

Первое время я пыталась все забыть, считать, что у меня был жар, а вся история с пленником — горячечный бред. Ведь я же болела. Да и увиденное не укладывалось в голове. У меня сложилось об отчиме совершенно другое мнение. Дор-Марвэн был спокойным, улыбчивым, любил пошутить. Совершенно объективно я могла сказать, что отчим, красивый, умный мужчина, делал маму счастливой. Мама с ним просто цвела. Брэм был от него без ума… Да и я привыкла им восхищаться. Отчим не производил впечатления помешанного изверга.