Айви Девлин - Красная луна

Это из-за нее… Может быть, это из-за нее погибли родители? Бен спрашивал, не обидели ли они кого. Так вот, папа точно обижал — некоторых жителей Вудлейка очень злили его статьи, в которых всегда отстаивалась такая точка зрения, которую не высказывал никто другой.

Но неужели это могло привести к убийству?

Такое казалось мне невозможным. Просто невозможным.

Я вспомнила его последнюю серьезную кампанию, обсуждение вопроса, который был важен и для городской администрации. По которому, в кои-то веки, они пришли к согласию.

Волки.

Папа писал статьи, в которых ратовал за разрешение охоты на волков.

Когда до меня это дошло, я охнула, и Рене спросила:

— Что такое?

— Ничего. Просто задумалась. О том, что в последнее время папа писал про охоту на волков.

— Правда? Ну да, — ответила Рене. — Впервые в жизни его точка зрения совпала с мнением администрации. Об этом очень много говорили.

Она сказала что-то еще, но я не услышала. Я думала лишь о том, как Бен отстранился от меня, сказав, что не причинит мне вреда. Но это никак не меняло того факта, что он наполовину…

Какая-то его часть мыслила не так, как мыслят люди.

Эта часть и не была человеком.

А что, если такой человек оказался в нашем городе и узнал, что на него и на остальных волков могут вести охоту? Что его и всех его родственников могут убить?

Луис наверняка знал о планах администрации. И он мог сказать об этом Бену, хотя бы для того, чтобы защитить его. Луис-то из дома почти не выходил, а вот Бен…

Бен выходил.

И он знал, где живут мои родители. Он же был у меня дома.

Я зашла с Рене в пиццерию, но есть мне уже не хотелось. Я клевала салат, который подали раньше основного блюда, приказывая себе успокоиться.

А потом я увидела Бена.

24

Я вся сжалась и выронила вилку, она громко ударилась о край тарелки. Хорошо бы сделать вид, что я его не заметила.

Хотелось встать и подойти к нему. Хотелось…

Хотя бы знать, что делать. Но я не знала. Все до сих пор казалось мне очень странным — перевернутым вверх ногами, задом наперед — и ставило меня в тупик.

— Приятного аппетита, — пожелала официантка, ставя перед нами тарелки, и я уставилась на сэндвич, который, похоже, заказала в каком-то бессознательном состоянии. На эту высокую конструкцию из ломтиков хлеба и торчащих между ними кусочков говядины.

— Выглядит здорово, — прокомментировала Рене, кусая собственный куриный сэндвич, а я снова посмотрела на говядину. Я видела мясо — непрожаренное, еще розовое в серединке.

И сок, который капал с него на тарелку.

Но я понимала, что это не сок.

Это была кровь.

Кровь, красная кровь.

Я сказала Рене, что мне надо в туалет, и встала — хотелось оказаться подальше от стола, от этой еды.

Подальше от Бена, который так и сидел за своим столиком. Я очень хотела его увидеть, но сомневалась в том, что это хорошая идея.

Я не пошла в дамскую комнату, а прошла мимо по коридору. Одна из дверей, которая то и дело открывалась, вела в кухню. А вторая дверь была закрыта.

Закрыта, но не заперта.

Я открыла ее и вышла в узкий переулок между пиццерией и магазином готового платья «Шэрон». В конце переулка стояли мусорные баки, наполненные в основном пустыми коробками. Все говорили, что еда «У Бесси» слишком вкусная, чтобы не доесть, и я всегда была с этим согласна — когда мы туда ходили, на моей тарелке не оставалось ни крошки.

А теперь я и кусочка проглотить не смогла бы.

Я прислонилась к стене, прижимаясь спиной к шершавым кирпичам и глядя вверх, на звезды, и начала дышать очень глубоко — мама учила меня, что так надо делать, когда тебе грустно. Я всегда считала, что это глупо — я же умела дышать, — но она оказалась права. Иногда необходимо замедлиться и обо всем подумать. Иногда…

Иногда на тебя столько всего сваливается, что даже дышать становится трудно.

В городе звезды светили не так ярко. Млечного Пути совсем не было видно, и меня это удивило — странно было не видеть звезды, тот гигантский узор света и энергии, который простирается над нами.

Мне следовало бы вернуться. Я это понимала. Попрошу Рене забрать сэндвич с собой, скажу, что у меня нет сил есть, а потом выброшу его при первой же возможности. И не буду думать о крови и о чем она мне напоминает, заставляя вспоминать то, чего я никак не могла вспомнить.

Меня нашли в крови, и это было мое последнее воспоминание о прошлой жизни.

— Эйвери.

Бен. Я замерла и посмотрела на него. Ему удалось подойти ко мне так тихо, что я не услышала шагов. Но он, естественно, умел ходить беззвучно.

Он остановился рядом, так близко, что можно было посмотреть ему в глаза. Можно было протянуть руку и дотронуться до него.

— Я тебя не слышала, — сказала я, а потом подумала не столько о нем, сколько о том, как вообще бегают лесные волки — однажды я видела пару из окна. Они двигались очень тихо, даже через трещину в стене я ничего не услышала, кроме ночной тишины.

Вообще ничего.

— Ты задумалась, — с улыбкой ответил Бен. У него в руках был пакет с названием пиццерии — яркие желтые буквы на полиэтилене. Так странно было видеть его здесь. С едой — ведь он мог просто выбраться в лес и…

Мог бы сам поймать себе кого-нибудь.

Я снова вспомнила о своем сэндвиче, о капающей с него крови, и у меня скрутило желудок.

— Что с тобой? — поинтересовался Бен, мягко, но настойчиво. — Тебя что-то напугало и расстроило.

— А уловить причину ты не можешь? — спросила я.

Бен сглотнул и опустил глаза:

— Знаю, что это связано с родителями.

— Да, но это не все, — ответила я, и он вздрогнул, словно я его ударила.

— Эйвери, я говорил от души. Я сделаю что угодно, чтобы не причинить тебе вреда.

— Ты можешь это сделать, — сказала я и показала на луну: она висела низко, полная и тяжелая. Огромная красная луна. — Ты уже был здесь, когда убили моих родителей. Ты знал, что мой папа выступал за разрешение охоты на волков, чтобы снизить их численность?

— Нет, — ответил Бен. — И даже если бы знал, моих родных убили не простые охотники. — Его губы напряглись. — Ты говорила, что доверяешь мне. Почему это вдруг изменилось?

— Ты иногда становишься не человеком, — объяснила я. — Ты… ты волк.

— Нет, — возразил он, — это не так. Я только наполовину волк, но не целиком. И ты не ответила на мой вопрос.

Теперь уже я опустила глаза:

— Я вспомнила отцовские статьи. О том, что он писал про охоту на волков. — Я посмотрела в небо. — Разве ты не должен… сегодня же… ты будешь превращаться?

Он засмеялся, и в сердце у меня что-то кольнуло.

Я почувствовала, что мои слова его расстроили. Хотя на поверхности ему было весело, за этой веселостью скрывалось другое чувство.