Рут Оуэн - Кудесник

“Потому что я люблю тебя!” Но вслух она эту фразу произнести не осмелилась — еще не была к этому готова.

— Мы провели массу времени в симуляторе. Может быть, ты влюбился в фантазию, а не в меня.

— Господи, да неужели ты так думаешь? — Он позволил свитеру упасть и принял Джилл в свои объятия, с силой притискивая к себе. — Ты знаешь, почему в киберпространстве я чувствую себя, как дома? Да потому, что всю свою жизнь я провел в виртуальных реальностях. Я вырос в распроклятом замке с дедом, который столь старательно хотел не посрамить мертвых, что у него не было времени для живых. Я женился на женщине, которой хотелось, чтобы я играл роль аристократа с гордым профилем и плейбоя одновременно, и которая ушла, как только поняла, что я не собираюсь жертвовать своими научными занятиями ради ее мечтаний об икре бочками.

— Зато теперь я стал Вершителем Судеб, — продолжал он, усмехнувшись, хотя в голосе его не появилось ни тени юмора. — Я неприступный ученый со шкурой из стали и калькулятором вместо сердца.

— Шкура у тебя вовсе не стальная, — гортанным голосом заявила она, вдавливаясь в обнаженную грудь.

— Только для тебя, — пробормотал он, наградив ее почтительным поцелуем в макушку. — Ты особенная: ты умеешь проявлять в людях хорошее независимо от того, хочется им или нет. — Он поднял голову и окинул взглядом экологические реликвии на стенах. — Думаю, что это потому, что тебе чертовски небезразличен мир и его обитатели. И по какой-то невразумительной, зато благословенной причине тебе стал небезразличен и я.

— Не думаю, чтобы была какая-то конкретная причина, — дрожа, призналась она. Страсть к нему охватывала ее на всех уровнях: эмоциональном, духовном, физическом… очень и очень физическом. Руки его жгли огнем ее кожу, мяли чувствительную плоть ее грудей и ягодиц, давили и распаляли жаром такие места, о существовании которых она и не догадывалась. Постанывая, она уткнулась лицом в мягкую кожу его груди, возбужденная его запахом и вкусом, возбужденная множеством других вещей. Он гнал ее галопом к самому обрыву страсти, но она не могла себе позволить туда свалиться, по крайней мере, сейчас.

— Мне кое-что надо тебе рассказать.

— Мои уши наготове, — пробормотал он и сделал движение, характерное для фильмов, которое детям до восемнадцати лет смотреть воспрещается, и доказавшее, что наготове у него далеко не только уши.

— Иэн, не надо! Иэн… — кричала она, разрываемая между наслаждением и страхом. Собрав в кулак последние остатки воли, она вырвалась из сладкого, как мед, костра его объятий и отодвинулась на расстояние вытянутой руки. — Мне надо тебе кое-что рассказать. Нечто очень важное.

— И, надеюсь, недлинное, — добавил он, бесстыдно пялясь на ее груди.

“Неисправим, — подумала она. — За такое любят еще больше”.

— Иэн, такое надо говорить сразу. Я… у меня нет отца.

— Отлично, у тебя нет отца. Давай теперь, наконец, займемся…

— Иэн, да ты меня не слушаешь! — Она отвернулась и подошла к окну, и там, глядя на океан, решилась высказать всю правду. — Моя мать не была замужем за моим отцом. Черт, да она даже не знает, кто он. Как-то раз она мне сказала, что это может быть один из трех… или вышибала из Омахи, подвезший ее на мотоцикле. В общем, картина ясна. Мама не была слишком разборчивой, когда дело касалось мужчин, и совершила множество ошибок. А я — одна из тех ошибок, с которыми ей приходилось жить.

Иэн не сказал ничего. Да и что он мог сказать? Таких слов не существовало. Он — барон, а она — результат маминой небрежности.

— Ведь это все меняет, не так ли? — спросила она несчастным голосом.

В два прыжка он подскочил к ней и развернул к себе, схватил за плечи и стал трясти от отчаяния.

— Послушай-ка, я не вполне понимаю, что должна была бы означать для меня эта информация, но должен тебе сказать, что мне до предела безразлично, из какой ты семьи и кто твои родители.

— Тебе это безразлично?

— Ты мне небезразлична, — страстно заявил он. — И если бы я не был таким тупоумным, то сказал бы об этом еще днем, когда этот нацистский сукин сын направил пистолет тебе прямо в сердце. Я бы разобрал эту проклятую машину на мелкие кусочки, если бы с тобою…

Более ему не удалось произнести ни слова. Она обхватила его за плечи и закрыла ему рот рвущим за душу поцелуем. Это была страсть, которая, как он полагал, существует только в книгах, мечтах и в имитированном мире симулятора. Но женщина в его объятиях была реальна. Страстный рот, расточавший горячие, голодные ласки, был реален. Слова любви и обещания, которые она шептала ему на ухо, были реальны.

— Скажи мне, что я не в симуляторе, — едва выдохнул он, погрузивши лицо в душистый шелк ее волос.

— Ты не в симуляторе, — заверила она его, покрывая шею сладкими поцелуями.

Он провел руками по ее обнаженной спине, постанывая от наслаждения.

— Скажи, что я не сплю.

— Ты не спишь, — сказала она и занялась поясом его джинсов. — Есть еще вопросы, доктор?

— Только один, — проговорил он с дьявольской улыбкой. — Куда подевалась твоя сумочка?

Происшедшее потом превратило имитированную реальность симулятора в нечто, постыдно далекое от истины. За трезвым фасадом в Иэне прятался неожиданно-веселый, чистейшей воды озорник, и вскоре Джилл обнаружила, что заходится от смеха точно так же, как и от жгучих ласк. Поиск сумочки быстро превратился в состязание на тему, кто скорее и наиболее оригинальным способом разденет другого. Первоначально все шансы были на стороне Джилл, поскольку на Иэне было больше одежды, но когда Иэн стянул с нее трусики зубами, то даже она вынуждена была признать Иэна победителем.

Полностью обнаженные, они стали играть в более серьезные игры, а смех их стал более резким. Взаимное влечение, которое каждый из них отталкивал от себя на протяжении многих месяцев, превратилось в раскаленную, яростную страсть. Они двинулись вверх по лестнице в спальню Джилл, но сумели дойти только до площадки. Иэн запустил руки ей в волосы и стал множество раз вбирать в себя ее рот, напитываясь ею, как голодный на праздничном пиру. Затем он принялся за другие части ее тела: за ухо, горло и, наконец, груди. Он откровенно наслаждался ею, засасывая созревшую сладость, отчего она кричала громко и страстно. А потом он опять прижался губами к ее губам, и на этот раз извлекая из нее крики страсти.

Джилл вся извертелась, прижимаясь к нему, вбирая в себя соблазнительное волшебство его поцелуев. Жаркий, пылающий факел осветил самые потаенные уголки души. Она плавала в море наслаждения, нюхая и вкушая его кожу, открывая для себя грубые, соленые, чувственные ткани любимого мужчины. Любой фантазии было далеко до него живого. С затуманенным любовью взором она вздернула голову и через его плечо поглядела на полдюжины ступенек, отделявших лестничную площадку от верхнего холла.