Лорел Гамильтон - Страдание

— В отместку?

— Нет, сэр, потому что это моя работа.

Чепмен покачал головой:

— Вы правы, Форрестер, вы — эскадрон смерти из солдат с жетонами. Я подозревал это, и это одна из причин, по которой я так настаивал, чтобы люди наподобие Хетфилд присоединились к вашему подразделению. Я надеялся это поможет сбалансировать расстановку сил, но теперь боюсь, что вместо того, чтобы ей сбалансировать вас, вы испортите ее.

— Я уже старовата, чтобы меня портить, сэр, — заметила Хетфилд.

Он с грустью посмотрел на нее. В этот момент я поняла, что Чепмен повидал настоящих сражений. Такой взгляд мог быть только у повидавшего настоящее насилие, настоящие переживания и кто по-настоящему испытывает вину за то, что выжил.

— Пока дьявол не заберет вашу душу, Хетфилд, вы никогда не будете слишком стары для того, чтобы вас испортили. — С этими словами он развернулся и вышел, оставив за собой открытую дверь.

Собрав свои манатки, мы отправились поговорить со свидетелями, и почитать рапорты других полицейских, в надежде найти ключ к разгадке.

Местный департамент полиции выделил нам небольшую коморку в глубине здания, чтобы нам было где возиться с бумагами. Кое-кто пытался кочевряжиться, но ордер теперь был у меня, а значит все в сад. Я пыталась быть не очень грубой, но эта болтология стояла у меня уже поперек горла. До захода солнца нам предстояло добыть максимум информации из записей, фотографий и показаний свидетелей. Я надеялась поговорить с некоторыми из свидетелей-людей, которым посчастливилось выжить и дать показания, но сначала предстояло ознакомиться с отчетами. Да-да, они могут быть утомительными и нудными, но была причина делать записи, фотографировать и измерять место преступления со всех углов, и не только для суда. Иногда можно узнать что-то новое, что поможет поймать злодеев.

Мы разбили отчеты на три кучки и поделили между собой: отчеты о пропавших, большинство которых были уже раскрыты; места преступлений, где были убиты люди; и отчеты медиков о раненых выживших и гниющей болезни. Последнюю кучку я пропустила, потому что говорила напрямую с докторами, а Эдуард говорил с Микой о его отце, пока я была без сознания, так что эта стопка досталась Хетфилд. У нее ушло не особо много времени на чтение документов; зачастую, если ордер на вампира, который уже пойман у вас на руках, времени на изучение бумаг уже нет. Маршал может настоять на изучении материла о преступлении, но большинство так не делают. Они приезжают в город, производят казнь, и уезжают обратно. Мы как Одинокие Рейнджеры Смерти, и да, я знаю, что Одинокий Рейнджер был Техасским Рейнджером, а не маршалом США, но нас до сих пор с ними сравнивают. В городе порой нас так и называют — Одинокие Рейнджеры, или просто Рейнджеры. Обычно мы не расследуем преступления, зато совершенно точно заканчиваем это расследование. Смерть — самый конечный результат, которого можно добиться — тайна раскрыта, и пришла пора мчаться в закат на своей палевой кобыле с орошенной кровью косой. Я стала вчитываться в материал перед тем как проводить казни заключенных, потому что, если уж мне предстояло отобрать чью-то жизнь, то я хотела знать, что он совершил, чтобы заслужить подобное наказание. На казни в морг меня больше не звали, частично из-за того, что знали какой занозой в заднице я буду и потребую информацию по делу. Поэтому для таких заданий у них хватало маршалов наподобие Хетфилд и, в частности, одного моего знакомого маршала в Сент-Луисе, которые будут счастливы приехать, позаботиться о проблемном вампире и уехать, не задав ни единого чертового вопроса.

Эдуард начал с бумаг с мест преступлений, а я с данных о пропавших людях. Занятно, некоторые из пропавших становились жертвами, а некоторых превращали в "вампиров". В этом случае вампиры уже не считались жертвами. Если ты превратился из человека в вампира, то автоматом становишься врагом; это как будто начинаешь с ожидающей спасения принцессы, а заканчиваешь драконом, которого непременно нужно убить. Теоретически я знала, что все так и происходит, но меня насторожило, что пропавших рассортировали подобным образом. Я даже была согласна с этими метаморфозами, потому что как только человека превращают в вампира, а сумасбродный Мастер еще и контролирует их, новый вампир становится заряженным пистолетом в руках убийцы. Требуется несколько недель на то, чтобы они начали думать самостоятельно и перестали быть лишь кровожадными убийцами. Новорожденные вампиры разрывают людям глотки чаще всего случайно, потому что они чувствуют кровь в телах, хотят ее, но для использования клыков им не хватает сноровки. Черт, стоит только вампиру захватить человека взглядом, тот моментом рискует превратиться во врага. Я сама не раз и не два видела как какой-нибудь коп пытался стрелять в собственных коллег после того, как вампир промыл тому мозги. Так что я была согласна, что это стандартная практика, потому что злой Мастер вампиров может контролировать их пока его или ее не убьют, а если Мастер был еще молод, то его убийство превратит новорожденного в чертову нежить, которая нападает на все подряд и убивает. Разум некоторых вампиров может пережить смерть их Мастера, а тех, кто не может нужно уничтожать как бешеных зверей, потому что такими они останутся навсегда. Но читая отчеты о семьях с детьми, о парах, которые объявили о помолвке на кануне перед исчезновением, я начала задумываться, если бы у самых безумных новообращенных было достаточно времени, могли бы они стать похожими на себя прежних?

Проверить теорию не представлялось возможным, потому что они были животными с нечеловеческой силой и супер-скоростью, и существовали лишь благодаря крови живых. Они были не на много живее плотоядных зомби. Таких нельзя посадить в клетку и надеяться, что со временем они образумятся, но глядя на изображения вампиров перед тем как они ими стали, я задалась вопросом, скольких людей мы убили, которые могли стать законопослушными вампирскими гражданами. Это все равно что задумываться, можно ли перевоспитать серийного убийцу. Ответ — нет, но вы всегда задумываетесь об этом, когда слышите о ком-то, кто двадцать лет прожил без убийств, пока растил детей и ставил их на ноги. Видимо, имея детей-подростков, не трудно вернуться не стезю убийств. Я, конечно, слышала, что подростков растить очень трудно, но бо-о-оже.

— Ты о чем-то думаешь, — подал голос Эдуард.

Я глянула на него поверх бумаг, проморгалась, пытаясь абстрагироваться от отчетов, улыбающихся лиц, кровавых лиц, и собственных мыслей.

— Да нет, или не со всем о том, о чем ты думаешь.

— Поделись, — попросил он.

Я глянула на Хетфилд, которая теперь тоже смотрела на меня. Если бы здесь был один Эдуард, я бы рассказала, но…