Алан Аюпов - Сад фонтанов

Я машинально сунул бумажки в карман и направился к стойке регистрации.

На моё несчастье вылет откладывался по техническим причинам на два часа. В отчаянии, выскочив на улицу, бросился к ближайшему такси. Однако оно оказалось заказным, и водитель покидать место ожидания не собирался: ведь ему оплачивался этот простой. Вероятно, он ждал своего клиента уже не в первый раз и знал, за что мучается ожиданием в такое пекло. Больше ничего похожего на автомобиль вблизи, по крайней мере, не наблюдалось. Я кинулся к телефону автомату. Но диспетчер таксопарка наотрез отказалась выслать машину в аэропорт. Инструкцией, видите ли, не положено. В глубоком отчаянии покинул будку телефона автомата. И вдруг услышал, что регистрация на мой рейс заканчивается. Тут-то я уж совсем озверел и, бросившись в здание вокзала, помчался, что есть сил к стойке. Там стояла стюардесса и мило улыбалась.

— Вы чуть не опоздали, — приятным голоском сообщила она.

— Но мне же в справочном только что сказали, что рейс откладывается! — возмутился я.

— Администрация нашла возможность заменить самолёт на другой, — ничуть не смутившись и продолжая улыбаться, ответила девушка. — Покажите Ваши документы и поторопитесь, пожалуйста.

— Чтоб Вам… — выругался я и полез за билетом.

К самолёту пришлось бежать трусцой. Посадка, по всей видимости, ещё и не начиналась, так как подле трапа стояла толпа пассажиров. Когда же я добрался до всех, выяснилось, что у этого летающего монстра не желала открываться дверь. Злые механики с какими-то железяками в руках носились вокруг, проклиная всё на свете вместе со своим начальством. Тут к нам, в совершенно пустом автобусе, подкатила стюардесса. Всё так же мило улыбаясь, она подошла к подножию трапа и, как ни в чём ни бывало, принялась проверять билеты, при этом не забывая приглашать пройти в салон.

В этот момент я в изумлении заметил, что люк оказался уже открыт. Два слесаря с вытянутыми рожами стояли под фюзеляжем и с вытаращенными глазами взирали на распахнутую дверь. Честно говоря, мне тоже стало не по себе. Однако народ этого не заметил или не хотел замечать.

Я вошёл в самолёт самым последним, да и то только после трёхкратного напоминания бортпроводницей. Тут же в самом хвосте оказалась пара свободных кресел и я, не раздумывая, плюхнулся в одно из них. Когда все расселись, появились пилоты, важно прошествовали к себе в кабину. Наружный люк был надёжно заперт и задраен, а мы приготовились к взлёту.

Стюардесса, взяв микрофон, при этом провод натянулся до предела, подошла ко мне и присела на свободное место рядом. Чем я ей приглянулся, и почему она покинула своё рабочее место, мне осталось неизвестным.

Мисс Аэрофлот произнесла необходимую в таких случаях речь и отключила внутреннюю связь. Двигатели взревели, и «Аннушка» понеслась по взлётной полосе.

— Пристегнитесь, пожалуйста, — попросила бортпроводница, глядя на меня своими необыкновенными глазами.

Никогда в жизни я не видел таких потрясающе удивительных глаз, как впрочем, и после тоже не довелось наблюдать подобного феномена. Встретившись с ними взглядом, всё существо начинало трепетать, как от прикосновения к чему-то необыкновенно прекрасному, безмерно нежному и чувствительному, сердце взволнованно стучалось, рвалось из груди, где ему становилось тесно, ощущение счастья и блаженства переполняло чашу чувств, душа пела, сладостной истомой разливался по телу божественный елей! Стоило отвести взгляд, как всё естество взрывалось негодованием от содеянного, требуя вернуть утраченное состояние. Может быть, так наркотики действуют на психику человека, не знаю, но ничего даже приблизительно похожего я не испытывал ни до, ни после. Потому-то, заглянув один разок в этот безбрежный океан волшебного мироощущения, испытав на себе сказочную пленительность этих неземных глаз, я старательно избегал повторно встретиться с ними, боялся утонуть в этом море радости, сгореть заживо в пламени любви, стать ручным, как наверняка, стали многие, хоть раз окунувшиеся в эту вселенную света.

— Но Вы же не пристегнулись, — возразил я, отводя взгляд и втихаря переводя дух от пережитого потрясения.

— Извините, я не заметила, — ответила она и тут же пристегнулась, потом сделала то же самое с моим ремнём безопасности, да так ловко и быстро, что удержаться от похвалы трудно было.

— Скажите, а на кой это надо? Ведь всё равно не спасёт, коли падать начнём? — глупо ухмыляясь, спросил я, глядя на её красивые руки с тонкими пальчиками пианистки.

— Инструкция, — ответила она.

— Опять инструкции, — проворчал я. — Одни инструкции и ничего больше. Вся жизнь одна сплошная инструкция.

— Чем это Вы так недовольны? — спросила она.

— Дураками, придумавшими дурацкие инструкции, — ответил я, отворачиваясь к иллюминатору.

— У Вас неприятности, а виноваты все вокруг, — спокойно заметила стюардесса. — Так нельзя.

— Много Вы знаете. Чего можно, а чего нельзя, — пробурчал я, впрочем, не оборачиваясь к ней.

— Напрасно. Я ведь вам лично ничего плохого не сделала.

— Простите, — снова буркнул я.

Погасло табло, запрещающее курить, значит, мы набрали нужную высоту. Ровно работали турбины. Стюардесса, предварительно заглянув в какую-то свою книжечку и включив трансляцию, сообщила для всех высоту и температуру за бортом. На этом её первый этап работы заканчивался. Небрежно отбросив ставший ненужным микрофон, девушка обратилась ко мне.

— Не могу ли я Вам чем-либо помочь? — спросила она.

— Да уж… — начал, было, я, но вовремя прикусил язык.

Действительно, кто был виноват в моих бедах? Она была права. Срывать зло на посторонних людях не входило в ассортимент моих привычек, особенно на прекрасной половине человечества.

— Вы напрасно так со мной. А вдруг я смогла бы Вам чем-то помочь.

— Ну, разумеется, — не выдержал я. — Верните самолёт назад в аэропорт, — ни с того ни с сего ляпнул я и повернулся, чтобы увидеть реакцию.

Совершенно спокойно она взялась за пряжку ремня безопасности, демонстрируя тем самым, своё намерение выполнить моё дурацкое желание. Если она блефовала, то очень натурально. Я, во всяком случае, поверил.

— Один момент! Чего не сделаешь ради многоуважаемых пассажиров, — произнесла бортпроводница, возясь с ремнём.

— Если ради обыкновенного многоуважаемого, то не стоит таких трудов, — возразил я.

Мне почему-то не понравились её последние слова.

— Простите, если я Вас обидела, но в чём Ваша необыкновенность, если это не секрет? — спросила она, с интересом на меня глядя.

Руки её замерли. Пряжка осталась не расстёгнутой. Всем своим нутром я почувствовал её любопытный взгляд.

— Да. Конечно. Вы правы. Простите, пожалуйста, за грубость, — извинился я, отводя взгляд от её манящих губ. — Развернуть машину в воздухе не просто. Для этого понадобятся очень убедительные аргументы.