Светослов - Оранжевый блюз

Внезапно всё исчезло, дым рассеялся, и рассветное зарево ослепило мир… Небесная синева определила границы тени и света, озарив большую поляну, усеянную густыми травами и цветами. В воздухе возникла большая белая птица, похожая на орла, с огромными крыльями. Она приближалась и, вырастая в своём вольном движении, всё больше напоминала ангела… Распахнув крыла, птица на бреющем полёте описала круг над поляной и резко взмыла ввысь. Она летела дальше — над непроходимым дремучим лесом, оставляя за собой шлейф светлой дымки, и этот странный след стелился за нею по дикому лесу туманно сиявшей стезёй, как бы определяя некий маршрут… На несколько мгновений всё окутал туман… Когда он рассеялся, внизу простирался огромный город, суета движения которого была подобна ускоренной прокрутке видеоплёнки. Внезапный стоп-кадр зафиксировал чёткий негатив. И в этом негативе всякая структура имела свою пульсацию; но самое удивительное заключалось в том, что эта феерическая пульсация неотвратимо рвалась наружу, как бы желая из негатива стать позитивом… Так же и каждый человек изнутри вспыхивал и тут же угасал, повторяя то же самое, но с ещё большей силой… Стоп-кадр медленно, напряжённо начал проявляться… Постепенно стали проступать живые контуры мира — они плавно переходили из негатива в позитив… Через некоторое время всё: люди, деревья, здания стали жизненными и привычными, но самое интересное было то, что ускоренная «прокрутка» исчезла, — жизнь приняла свой обычный ритм… Один из патриархальных домов своим полураспахнутым окном как бы манил к себе и звал. Этот зов своей тягой приблизил взгляд, колыхнулась воздушная занавесь, обдав душу блаженством. Всё стало уютной квартирой…

Маэстро закрыл книгу и посмотрел на Юлиану. Она, облокотившись о стол, продолжала самозабвенно штудировать стихи-послание… Маэстро отложил в сторону книгу и тихо произнёс:

— Родная, ты где?

— Я здесь, — улыбнулась Юна, оторвавшись от чтения, и присела рядом с любимым.

— Может, чаю попьём? — по-детски выговорил Маэстро.

— Запросто, — весело ответила Юна и ушла заваривать чай.

Маэстро тупо уставился на окно и пребывал в этой прострации до её прихода. Юна поставила кружки на сервировочный столик:

— Готово!

Маэстро встрепенулся и приблизился к чаю…

Юна принесла ещё с кухни тарелку с бутербродами и поставила её рядом с чаем, а сама приютилась на пуфике возле любимого.

Маэстро отхлёбывал чай из своей кружки и не спеша рассуждал:

— Я вот думаю: живёт человек, живёт… и не знает, что ему ближе — хлеб или воздух…

Он взял бутерброд и спокойно начал его поглощать, медленно запивая чаем.

— Ты к чему это? — удивлённо спросила Юна, тоже взяв бутерброд с чаем.

Он покончил с бутербродом, ещё отхлебнул чаю и задумчиво продолжил:

— Один древний отшельник сеял хлеб, а пожинал воздух… Он продавал что-нибудь из своего имущества и на эти деньги покупал хлеб у других. Затем бедолага снова засеивал поле зерном, а когда наступало время жатвы, он вновь приходил к опустевшему полю…

— Кто же так зло шутил? — заворожённо спросила Юна.

— Просто этот человек был слишком занят собой, чтобы следить за посевом, и у него воровали хлеб, зная его слабости… И тогда он решил засеивать жизнь… словом. Ведь слово, как и воздух, ни у кого не отнять. И жатва его была велика… Так что, Юна, каждый — сам строитель своей жизни.

Юлиана трепетно смотрела на своего философа. Он продолжал:

— Да что там слово, — всякая мысль, витая в пространстве, соединяется с себе подобной, энергетически усиливаясь. Так создается сообщество людей, близких по духу, хоть и не знакомых между собой.

— Поэтому мы и встретились, — радостно заметила Юна.

— Наверное… Так что, получается — воздух дороже. Но люди не знают этому цены, — констатировал Маэстро.

Он вздохнул и покончил с чаем.

— Логично, — продолжила Юна. — Но что делать человеку, допустим, если он совсем одинок и в безысходности?..

— Стань плодом, вот и всё, — парировал Маэстро.

— Интересная мысль, — Юна задумалась.

— Видимо, в этом истина, — добавил Маэстро.

Возникла пауза…

— Ну ладно, не будем утяжелять себе головы и что-нибудь сыграем, — достойно произнёс Маэстро и встал.

И это был шаг в таинство Духа…

Он достал из футляра флейту, сделал глубокий вдох и, закрыв глаза, заиграл… Квартиру наполнила драматически-возвышенная мелодия… Юна вся озарилась этой пленительной, непостижимой, всеутоляющей силой музыки, которая витала, казалось, по всей Вселенной, восторгаясь и плача, воздавая свои безумные почести свободе и жизни…

Маэстро закончил играть и опустил флейту. Но музыка ещё продолжалась, она трепетала, как долгое эхо, и парила, казалось, где-то над городом… Юлиана благоговейно смотрела на своего гения, она почти прошептала:

— Это непостижимо…

Он подошёл к ней и присел рядом.

— Да. Музыка вечна, — он мягко провёл ладонью по флейте.

Неожиданно Юна спросила:

— А почему ты на Западе не остался? У тебя столько возможностей было, и играешь ты — дай бог каждому.

Он выдержал паузу и ответил:

— Во-первых, тогда бы мы с тобой не встретились; а во-вторых — на Западе скучно… Да и петь там не о чем. Вот то ли дело у нас…

Юлиана замерла в предвкушении новых идей…

Маэстро пробежался по клапанам флейты, выдув блюзовый пассаж, и аккуратно вернул ей приют, после чего продолжил свою мысль:

— У нас — мордой об стол раз шарахнут, так потом память — на годы, гимны слагать можно с интерпретациями, причём на разные тексты. А усох, допустим, в идеях, — пошёл в пивнуху или на вокзал, да куда угодно, — тебе по голове идеями настучали и в творчество окунули. Россия — неиссякаемый источник вдохновенья…. Ты знаешь, я понял, почему Мамай пил самогон. Он просто не в силах был по-трезвому наезжать на славян и содержать орду. И вообще, все они страдали генерацией блефа. Вот католики огорчили гугенотов, и Робеспьер ушёл в демиурги, а тамплиеры курят гашиш на Гавайях. Да что Гавайи! Я вот как-то по Тверской наяривал, глядь — а навстречу свежезахмелевшие компрачикосы с пресловутым лозунгом: «На каждую чуму — свой Гуинплен, и на каждого Гуинплена — своя чума!..» А каков эквивалент Паскаля на узника тайги?..

— Что? — спросила Юна сквозь хохот.

— Эквивалент Паскаля на узника тайги равен одному сновидению Босха. Да. Теперь я понимаю, почему Обломов практиковал дзен-буддизм.

Маэстро закончил свой пассаж, затем достал из пачки сигарету и, щелкнув зажигалкой, выпустил облако дыма. Юна хохотала до слёз. Маэстро удовлетворённо отметил:

— Так что, родная, в России возможно всё. И я счастлив, что мы удостоены чести жить здесь.