Карина Демина - Наша светлость

Вот только сам факт, что Ингрид крала.

– Дальше. – Наша светлость должна знать все, как бы мерзко ни было.

– Макферсон считал, что его дочь использовали. Она так ненавидела отца, да и весь мир…

…который изуродовал ее…

– …а ненавистью легко управлять.

– Кормак?

– Больше некому. У нее была идея…

Навязчивая идея мести миру, который, возможно, и был несовершенен, но настолько ли, чтобы резать его по-живому?

Не знаю. У меня не выходит злиться на Ингрид. Мне жаль ее. Наверное, мертвецов легко жалеть.

– Кормак предоставил возможность идею воплотить в жизнь. Свел с нужными людьми.

…сумев остаться незапятнанным.

– Именно. – Кайя прикасается ко мне осторожно, словно опасаясь, что я оттолкну. – А вот у него было чем подкрепить обвинение против Макферсона. Только теперь это не имеет значения.

Потому что Макферсон мертв. Он предпочел заплатить жизнью за шанс для внука. Но я помню тот разговор… Что будет с Советом? Со мной? И с Кайя?

Страшно.

– Мы уезжаем, сердце мое. Сейчас. Ты должна переодеться.

Да. Скоро ночь, зимняя, долгая, черная. Самая подходящая для побега, потому что иначе, чем бегством, это не назовешь.

– Кайя, – у нас ведь есть еще время закончить этот разговор, – почему она не уехала?

Ответом – золотая пластина в его ладони. Тамга, которую у меня просили.

– Я закрыл город.

– Из-за нее?

Мне больно произносить имя Ингрид вслух.

– Нет. И да… работорговцы, пушки, наемники. Причин множество, но… – Он вытирает слезу с моей щеки. – Я думаю, что дело не только в этом. Ингрид имела цель. И сделала все, чтобы ее достичь.

– Достигла?

– Не знаю. Макферсон боялся, что да. Если так, то жизнь для нее потеряла смысл.

Зато смерть – это красиво. Символично.

– Почему я ничего не заметила? – Закрываю глаза, если открою – слезы рассыплются. – Мне казалось, что я ее понимаю… если не полностью, то лучше, чем остальные…

И я должна была увидеть хоть что-то.

Но что? Нож под юбкой? Тайное письмо, оброненное ненароком? Злость? Ненависть? Обиду?

Хоть что-то, что бы оправдало мою слепоту.

– Иза, я себя каждый день спрашиваю, почему раньше не видел в людях того, что вижу сейчас. И ответа нет. А если бы был…

– …ничего бы не изменилось.

Плакать не стоит. Нашей светлости пора научиться сдерживать эмоции и веру в людей.

– Когда ты понял?

– После зимнего бала. Не я, Урфин. В его списке осталось два имени.

Ингрид и леди Лоу. Кайя поэтому спрашивал, что я думаю о них.

– Почему ты выбрал Ингрид?

Он медлит с ответом, но все-таки признается:

– Кормак не пожертвует своей дочерью там, где можно пожертвовать чужой. Она и вправду была лишь тенью, которой позволили думать, что она свободна. Использовали. И убрали.

Странная логика, но я принимаю ее на каком-то инстинктивном уровне. Лорд-канцлер замешан. Во всяком случае Кайя верит в это, а я верю мужу. Он отпускает меня и, заложив руки за спину, принимается расхаживать по комнате.

…я не верю в совпадения. И в то, что Ингрид хватило бы ума и опыта обыграть дядю. А вот Кормак знал его. И меня. И Урфина.

…Магнус уехал…

…потому что надеялся собрать достаточно доказательств, чтобы сместить Кормака. Это именно та приманка, перед которой дядя не устоял. А Урфин вынужден был думать о том, как защитить Тиссу, и оказался вне игры. Впрочем, как и я. Хотя у меня для таких игр ума не хватает. Но в итоге ни дяди, ни Урфина нет, а Макферсон мертв. Его люди перейдут под крыло сильнейшего, и вряд ли они посчитают сильнейшим меня.

…а дальше что?

…не знаю. Он лишил меня и друзей и союзников.

Осталась лишь я.

…именно поэтому мы уезжаем сейчас. И плевать, как это выглядит. Я не буду рисковать тобой.

Меня хотят убить? Как-то уже и не смешно… Ингрид имела тысячу возможностей меня убить, но не стала. А те покушения? Неужели всего-навсего забава? Способ выместить злость?

И те листовки, выходит, тоже…

…к листовкам у меня тоже есть вопросы. Не к исполнению, но к содержанию. Откуда вообще пришла эта идея? Ее поддерживают, но она родилась не здесь.

Есть многое другое, о чем я не знаю. Наверное, знать не хочу. И даже злюсь на Кайя за то, что не соврал. Мог бы сказать, что с Ингрид несчастный случай приключился. Внезапная болезнь. Или еще что-то, что позволило бы запомнить ее другом.

– Иза, не убить – использовать. – Кайя опускается на колени и берет меня за руки. Он горячий или это я настолько замерзла? – Иза, чтобы защитить тебя, я пойду на все. Кормак это знает.

Я тот ошейник, который заставит Кайя слушаться команд.

Не хочу!

Но кто меня спрашивает?

– Мне нужна одежда. И обувь тоже. Что еще взять?

Шерстяные чулки и штаны из плотной ткани. Вязаный свитер, колючий до невозможности, рубаха и меховой жилет. Высокие ботинки со шнуровкой, с которой вожусь слишком уж долго.

Куртка на волчьем меху. Плащ. Перчатки. И рукавицы. Шарф.

Во дворе – побег идет по правилам, тайным ходом, и свеча в руке вносит в происходящее ноту безумной романтики – ждет Сержант.

– Гору оседлал, – он хлопает по шее массивной кобылы меланхоличного вида, – Гнев заводным. В седельных – еда и одеяло. Продержусь столько, сколько смогу…

…он будет охранять наш покой. Мы скорбим. И не желаем никого видеть.

…потом будет погоня?

…нет. Потом им придется признать, что в мое отсутствие их полномочия не столь широки. И ждать возвращения.

Многие, полагаю, не дождутся. И вот совершенно их не жаль.

– Леди, берегите себя. – Это почти пожелание удачи. И я хочу ответить, но не знаю, что принято отвечать в подобных случаях. Кайя же легко забрасывает меня на спину Горы. И сам взлетает в седло.

– Удобно?

Вполне. И надежно – Кайя обнимает меня и укрывает плащом. Гора ступает мягко и бесшумно почти. Есть в ее движениях что-то кошачье.

– Мы кота забыли.

Как-то нехорошо…

– Сержант присмотрит за ним. За всеми присмотрит.

На мосту Гора переходит на рысь, и гулкие удары копыт съедает эхо. Оно на нашей стороне. А ветер спешит замести следы. На мгновение выглядывает луна и тут же прячется, словно опасаясь, что ее сочтут сообщницей.

Город дремлет, улицы пусты, и на крышах домов прирастают сугробы.

Мы минуем площадь и храм, почти растворившийся в черноте ночи. Городская стена выплывает белой лентой, разорванной круглыми башенками. Редкие огни. Стража. Безотчетный страх, над которым я смеюсь, – кто осмелится задержать Кайя?

Звук доносится со стороны моря. Он прорывается сквозь камень и снег, рассыпаясь на осколки, которые умирают под копытами коня. И Кайя останавливает Гору.

Рвется и срастается такая знакомая, такая чудесная песня, переплетаясь голосами, каждый из которых лишь отражение другого.