Ольга Смирнова - Намеренное зло

Матвей ликовал — да, он мог умереть, но в битве, не скуля и не жалуясь, выложившись до самого конца! Он впервые в жизни ощутил подобие свободы — внутренней, когда не существует слова «нельзя», когда можно действовать без оглядки на то, что скажут или не скажут окружающие, когда дозволено если не все, то почти все, и есть лишь один путь — вперед, только вперед, и будь, что будет! Это ли не величайшая честь, предел мечтаний?

Молнии взвыли и туго натянутыми струнами ушли сквозь землю, которая от этого вздыбилась и протестующе застонала. Фонтан земли выстрелил в воздух, оставив после себя две воронки.

В дело вступили смерчи. Матвей сотворил черную воронку и удивился мимоходом, откуда ему известны боевые заклинания. И откуда силы взялись? Думать было некогда, сражение набирало обороты и становилось все яростнее, неистовее. В нем, как и прежде, не было страха — лишь дикое возбуждение и лихорадочное упоение боем, нарастающее желание проверить, насколько его, этого нового Матвея, хватит. Воздух искрил от напряжения, весь мир застыл в ожидании развязки, и даже боги, кажется, подсматривали одним глазом за сражением.

Сосредоточившись, Матвей отправил смерч в Александра, который не успел поставить щит. Соперника отбросило назад, опрокинуло на спину. В ликовании Матвей вскинул руки для создания смертельного — победоносного — заклинания.

— Приди! — взвыл он не своим голосом, а может, голос и правда был не его.

И она явилась — сама Смерть. Не скрюченная старуха, из всех достоинств которой можно отметить лишь посох, отбирающий жизнь, а прекрасная девица, похожая на всех принцесс, о которых Матвей когда-либо читал, разом. Она явилась, и время остановилось. Стих ветер, оцепенело все вокруг. Смерть плавно спустилась с небес. Легкое, воздушное одеяние весьма нескромно облегало ее фигуру, однако Матвей глаз не отвел и краснеть тоже не стал, как вышло бы раньше. Смерть посмотрела на него, и в её взгляде неодобрение ему почудилось и невысказанное обещание скорой встречи. Откуда? У него похолодело в груди; вдруг из ниоткуда навалилась такая тоска, что захотелось плакать, руки сами собой опустились, эйфория испарилась. Но Смерть уже перевела свой взгляд на Александра, и Матвей вновь преисполнился воодушевления, словно и не было секундой раньше тревожного уныния в душе. Смерть тем временем подлетела к поверженному волшебнику, опустилась перед ним на колени, ласково провела рукой по его лицу и произнесла нежно:

— Ты был выбран. Ты пойдешь со мной?

И Александр пошел. А точнее, пошла его душа. На глазах изумленного Матвея эта душа, оказавшая бесплотной копией его соперника, отделилась от тела и рука об руку со Смертью воспарила в небо. На лице Александра играла счастливая, чуть безумная улыбка, и создавалось впечатление, что он Смерти рад. Что он ждал её, как дорогого друга, и наконец дождался.

А Матвей смаковал победу. Ощущение силы наполнило его, как воздух наполняет воздушный шар. Он не смог сдержаться и крикнул, даже взвыл — торжествующе, освобождённо. Если бы его могла видеть мама… она бы возгордилась! Она бы полюбила. Она бы…

— Матвей! Матвей! Проснись! — Кто-то настойчиво тряс его за плечо. — Матвей, я кому говорю! Просыпайся! Уже девять часов. Ты на работу опоздал!

Матвей испуганно вскинулся на кровати, как бывает, когда пробуждение резкое и неожиданное. В голове стоял туман, во рту пересохло, сглотнуть не получалось, и в первое мгновение он совершенно потерялся — где он, что с ним, кто эта женщина со злыми глазами? Почему она трясет его, великого победителя? Как посмела вообще прикоснуться к нему? Он даже успел разозлиться и махнуть рукой неловко.

Но пара секунд — и все встало на свои места. Матвей вспомнил, очнулся, пришел в себя и чуть не заплакал от огорчения. Неужели все это — сон? И нет никакой уверенности, ни силы, ни торжества. Нет победы. Нет, и быть не может. Зато есть мама, опостылевший быт, скучная работа, булочки с отрубями и походы в магазин раз в два дня. Есть недовольство собой, чувство вины, грызущее тебя не хуже оголодавшей крысы, и мысль покончить со всем этим раз и навсегда, все чаще всплывающая в голове. И упреки, упреки, упреки. Высказаны ли они открытым текстом, или выражены жестами, исподволь, замаскированы под одобрение, Матвей за столько времени научился выискивать настоящий, глубинный смысл. И правильно понимал то, что имелось в виду, когда мама говорила: «Ты должен уметь настаивать на своем, ты должен сделать карьеру, тебя ждет великое будущее».

— Я проспал? — прошепелявил он, пытаясь прийти в себя. — Сколько времени, говоришь?

— Девять! И я уже сама опаздываю! — припечатала мать. — Соня. Тридцать лет — а туда же. Ну-ка марш в ванную умываться, чистить зубы. И на работу. Обойдешься без завтрака — некогда уже.

— Мам, ты не волнуйся, я разберусь. Иди на работу. В школе каникулы, так что никто не заметит, что я опоздал. И ничего страшного в этом нет.

— И ты опять спал одетый! — воскликнула мать недовольно. — Неужели так сложно надеть пижаму? Почему в уличных брюках? Я же стираю твое постельное белье каждую неделю! Неужели так сложно уважать мой труд?

— Мама, я… сам постираю. Не волнуйся. Иди на работу, а то опоздаешь еще и ты.

— Единственный сын… — мать покачала головой. — Все свои надежды я вкладывала в твое воспитание, все силы, а ты…

— Мама! — Матвей вскочил с постели слишком резко, пошатнулся, схватился за мать — машинально, чтобы не упасть.

И почувствовал, как она окаменела. Быстро отняв руку, он виновато произнес:

— Прости, я случайно. Я не хотел…

— Нет, Матвей, ничего. Ты же мой сын. Любящие родственники должны обниматься, держаться друг за друга. Это естественно. Ты не должен извиняться за это.

Матвей стоял, смотрел в пол пару секунд, а зачем стремительно скрылся в ванной. Ему нужно было время — освоиться с очередной реальностью, которая оказалась плоха. Никуда не годилась реальность. Та, что снилась — или не снилась? — была куда лучше. Как их разделить? Как понять, которая настоящая? Матвей ущипнул себя за руку — больно. Значит, он не спит? Или просто спит очень крепко? Демоны побери эту неоднозначность и чудовищную разницу между реальностями… Если бы можно было выбирать…

На помощь пришла темнота. Она заползла в его голову — свободно, как к себе домой. Устроилась поудобнее, обняла бархатными щупальцами и ласково прошептала:

— Реально то, что ты хочешь. Это же просто. Ты хочешь быть победителем — будь им. Победи своего врага. Александра. И станешь свободным.

— Своего врага, — прошептал Матвей, усевшись на край ванны. — Победи своего врага. Александра.

Но… как же так? Разве это правильно? Разве это поможет? Он этого Александра и в глаза-то не видел. В чем смысл? Где подвох? Мама не зря говорит, что простота хуже воровства. Говорит, что надо сначала все обдумать, спросить ее совета, и только потом решать. Но темнота запрещает! Матвею никак нельзя было рассказать маме об этих разговорах, а очень хотелось, и от этого внутреннего противоречия он совершенно растерялся.