Дарья Кузнецова - Симбиоз

Собственно ремонтные работы много времени не заняли, я управилась с основными часа за три. Гораздо сложнее было настроить капризное оборудование и, в первую очередь, сбалансировать залатанные двигатели. Чем я, собственно, и занялась, прочно обосновавшись после завтрака в двигательном отсеке с любимым терминалом. Любимым, наверное, потому, что за годы совместной жизни он то ли он окончательно принял форму моей головы, то ли голова умялась в нужных местах. В любом случае, именно от него я не уставала.

Точнее, не уставала обычно, а тут… то ли работа оказалась уж очень напряжённой, то ли не надо было сидеть в нём восемь часов кряду, но под конец у меня заломило в висках, зазвенело в ушах, да и глаза начали нестерпимо слезиться, так что пришлось бросать работу. Но уходить я не спешила; в конце концов, не одна я устала, кораблю тоже надоела возня с его внутренностями. Так даже самому терпеливому пациенту в конце концов надоедают изнуряющие непрерывные обследования и процедуры, и требуется хотя бы краткосрочный перерыв. Стоило как минимум извиниться и поблагодарить за покладистость.

Несколько секунд я просто сидела в кресле в углу, предназначенном специально для бортмеханика — не на полу же ремонтными работами заниматься! — а потом, озарённая идеей, сбегала в свою каюту и вернулась со скрипкой. И сама успокоюсь, и извинения будут принесены в самой приятной нам обоим форме.

Терминал я, правда, надевать в этот раз не стала: при виде него начал отчётливо ныть затылок и чесаться лоб.

Тот факт, что корабль любит мою музыку, лично для меня был очевидным, но с окружающими этими мыслями я не делилась. Даже несмотря на то, что могла доказать это вполне аргументированно и даже научно: давно уже было доказано, что звуки оставляют определённый след в окружающем пространстве, а гармоничные звуки положительно влияют на любых живых существ. Так чем, спрашивается, корабль хуже? Может, он не способен расти или размножаться (хотя мысль, конечно, интересная), но в его основе лежит биоэлектроника, вполне сходная строением с нервной тканью высокоорганизованного животного, или даже человека. Так что, проигнорировав кресло, я устроилась на коленях посреди небольшого вытянутого помещения, — эта поза казалась мне наиболее удобной, — и с обычным трепетом открыла футляр, знакомый до каждой царапинки.

Сегодня настроение было странным. Во всяком случае, именно эта мысль пришла в голову, когда я расслабилась, позволив рукам жить своей жизнью. Мелодии лились… нервные, тревожные. Не трагические — таких я попросту не знала, да и не любила, — но пронзительные и напряжённые. Они пахли предгрозовым ветром, висящим в воздухе электричеством и почему‑то морской солью. Но зато сегодня на меня снизошло вдохновение — почти такое, как в любимые моменты выхода из прыжка. Прикрыв глаза и полностью отрешившись от окружающего мира, я качалась не незримых волнах, несущих шапки пены к бесконечно далёкому и даже как будто несуществующему берегу.

А потом… это был не звук и не прикосновение, — то есть, я ничего не услышала и не почувствовала, — но сложилось впечатление, что кто‑то взволнованно меня окликнул. Я инстинктивно распахнула глаза — и музыка оборвалась волей случая на самой пронзительной и тревожной ноте, а я в полном шоке уставилась на… нечто, стоящее прямо передо мной. И хотела бы закричать, но горло от страха перехватило болезненным спазмом, и я в панике замерла, как тот кролик перед удавом.

Это было похоже на гротескную человеческую фигуру. То есть, две руки, две ноги, условно обозначенная голова. Только очертания были нечёткими, как у едва начатой статуи, для которой скульптор пока только наметил основные детали. Заметив мой взгляд, нечто качнулось в мою сторону, и по спине пробежал холодок, а на лбу, кажется, выступила испарина.

Это была не статуя. Это был сгусток малянисто — чёрной непрозрачной массы, поблёскивающей в лучах света. Он не шёл — перетекал из позы в позу, и очертания фигуры расплывались, смазывались. Незначительно, но я в ужасе наблюдала за приближением этого существа, а в голове билась угрюмая мысль, что, наверное, было бы лучше, если бы прямо сейчас я упала в обморок от страха. Тогда я хотя бы не увижу, как оно начнёт меня жрать.

Инопланетная тварь — а быть чем‑то земным и понятным оно не могло по определению — протянула ко мне руку. Шарик на конце руки, отдалённо напоминающий кулак, растёкся сначала подобием клешни, а потом разделился на ладонь с пальцами. Мне показалось, пальцев было четыре.

То есть, конечности оно тянуло не совсем ко мне, а как будто к скрипке, но я в этот момент вдруг очнулась и прошептала, — хрипло, едва слышно:

— Не надо, пожалуйста! — что именно «не надо», я и сама толком не знала, но прижала скрипку к себе, как мать прижимает дитя, которое желают отобрать. Смотрела на стоящее надо мной существо с мольбой, снизу вверх, и почему‑то у меня не возникло даже мысли о сопротивлении.

Что я могла ему противопоставить? Я не умею драться, и оружия у меня никакого не было. Швырнуть в него скрипкой? Или футляром? И что дальше?! Даже если получится сбежать от него, куда бежать? Если оно оказалось способно беспрепятственно проникнуть на корабль, наверное, моё сопротивление тем более бессмысленно. К тому же, кто поручится, что оно одно? Почему‑то я была уверена, что это совсем не так.

Но если это не так, то… где остальные?! Что с ними всеми?! Ванька, дядя и тётя, Василич… где они? Живы ли вообще?!

Мысли эти возникли в голове, кажется, все одновременно и тут же смешались в несусветную кашу, окончательно выводя меня из равновесия. Не знаю, к чему бы всё это привело в итоге — может, к желанному обмороку, или вовсе к истерике, — но меня неожиданно вернул в реальность странный гость. Он вдруг отступил на полшага в сторону, освобождая проход, и удивительно человеческим, понятным жестом указал рукой на дверь.

Желания спорить не возникло. Я сомневалась, что сумею удержаться на ногах, но они — удивительно! — даже не тряслись. Более того, я не то чтобы сумела взять себя в руки, но немного успокоилась и перестала чувствовать себя загнанной в угол обречённой жертвой. Чем бы это существо ни было, убивать меня прямо сейчас оно явно не собиралось. Правда, некстати вспомнилось, что существуют участи много хуже смерти, но почему‑то сейчас это не ухудшило моего настроения. Наверное, я просто была не способна испугаться сильнее. Или способна, просто не могла пока до конца осознать происходящее.

Я первой вышла в коридор, но даже задуматься о побеге не успела: снаружи ждал собрат первого, такое же чёрное жуткое нечто. Обе кляксы при ближайшем рассмотрении оказались массивными, высокими, но ощущения тяжеловесности это, однако, не создавало. Слишком плавно и быстро они двигались, как будто были не живыми существами, а капельками ртути. С другой стороны, откуда я знаю, что это не так? То есть, не обязательно — ртути, но с них вполне могло статься иметь природу, в корне отличную от человеческой. Может, они в самом деле жидкие? Или на ощупь такие же, как на вид: густая маслянистая жижа? При мысли о том, чтобы к этому прикоснуться, к горлу подкатила тошнота и на миг стало ещё жутче.