Ольга Смирнова - Случайное добро

— Ой, да ладно тебе, — всплеснул руками Михаил и уселся на кровать рядом с Матвеем. — Мы же не просто так. Мы же тебя к предназначению готовили. Ради, во имя и так далее. Убил и убил, подумаешь. Без нее даже лучше.

Внутреннее напряжение грозило разорвать Матвея на сотни ошметков. Михаил жизнерадостно болтал:

— Ну не вышло у тебя с избранностью. Придурком ты оказался, слабовольным придурком. И врага не уничтожил, и принцип не доказал. Зато у тебя остался я — полное Счастье. Мы вместе. И мы что-нибудь придумаем. Не зря же я тебе кружку тащил. Кидай. Кидай же.

— Не могу. — У Матвея тряслись губы. Он сильно прижимал кружку к груди, пытаясь справиться с эмоциями. — Я сломался. Я сломался.

— Тогда это сделаю я! — азартно выкрикнул Михаил, выдернул кружку у Матвея из рук и с лихим гиканьем швырнул ее об пол. Осколки брызнули во все стороны. — Каково, а?

В этот момент произошло две вещи. Первая: открылась дверь, и в палату вошла медсестра. Вторая: у Матвея потемнело в глазах, в голове зазвенело.

Он никогда не умел бороться за свое, этот волшебник-неудачник. В детстве у него отнимали игрушки даже дети помладше. Он просто отходил в сторону, и глаза его были полны слез, но смелости отобрать свое не находилось. Ведь для того, чтобы отобрать, нужно было драться, а хорошие мальчики, примерные сыновья не дерутся. Упаси боги. Это так огорчает их матерей.

Такой ярости Матвей не ощущал никогда. Ярости, в которой не было ни грана страха; ярости чистой, первобытной, инстинктивной. Запоздалой, детской, когда плевать на последствия — главное, забрать свое.

Тихо, стремительно, Матвей кинулся на улыбающегося Михаила, который стоял на месте и не двигался, пока его не сшибли. Провода выдрались из тела Матвея окончательно, и ему было бы больно, если бы он находился в уме. Откуда только силы взялись — после тяжелой операции, после ранения в грудь, после нескольких дней мучительных раздумий и самоедства. Как бы то ни было, силы нашлись — раз была мотивация.

Матвей мутузил посланника небес с таким наслаждением, что не сразу понял, что его кто-то пытается от Михаила оторвать.

— Немедленно перестаньте! Вам сейчас плохо будет!

Медсестра-подлюка позвала на помощь еще двоих, и только так они смогли оторвать Матвея от его жертвы. Матвей плевался, орал и брыкался. Кровь лилась из открывшейся раны, но ему было все равно. Безумным взглядом он смотрел на распростертого на полу Михаила. Посланник выплюнул пару зубов, с трудом поднялся с пола, отряхнулся и сказал:

— Давно бы так. А то сю-сю… дай себе волю, друг мой. Дай себе волю. Тебе понравится, обещаю. В этом твое спасение.

— Врача, немедленно. Он умирает… Врача!

Последней мыслью Матвея было — не было за тридцать лет у меня счастья, и не надо.

Было раннее утро. Александр спал, а Лера нет. Не спалось ей ни капельки. Может, потому что прошедшая ночь была весьма бурной — во всех смыслах. Может, потому что Александр оказался на удивление заботливым как раз там, где этого от него не ожидалось. Может, мыслей было слишком много…

Лежа на кровати, Лера рассматривала своего мужа как в первый раз. Словно до этого никогда не видела. Падение произошло, и с этим ничего не поделаешь. Ей самой не верилось, что она согласилась, но, демоны побери все на свете, оно того стоило, и она была готова повторить при первом удобном случае. Он ее муж, на веки вечные, до смерти, и кто знает, чем благословение богов грозит им после. Прожить годы во вражде с Александром, который, если бы не известные обстоятельства, был бы — чего уж теперь отрицать — для нее непреодолимым соблазном, не хотелось. Но и забыть о прошлом так легко не получалось. Поможет ли им время? Или зелье выпить какое?

Устав в конце концов от собственных переживаний, Лера вскочила с постели и понеслась готовить завтрак. Едой они запастись не подумали, все имеющиеся запасы уже вышли, поэтому пришлось бежать в магазин. Предварительно она одолжила денег у спящего, проще говоря, пошарила по его карманам, решив, что он не рассердится.

Яичница была готова за десять минут, кофе сварен, а Александр по-прежнему спал. Лера оголодала, как тролль, а потому ждать, пока благоверный разомкнет светлы очи, не стала и смолотила свою порцию в одиночестве.

Наслаждаться завтраком в полной мере мешали новые назойливые размышления. На сей раз на тему — как зависит и зависит ли вообще привязанность от качества секса. Потому что именно в это утро Александр — даже спящий — показался ей симпатичнее обычного. Настроение было приподнятым.

Лера цедила кофе, подперев щеку рукой, хотя это было жутко неудобно. Томная задумчивость никак не желала ее покидать. Она самой себе казалась дурочкой, когда, вспомнив какую-нибудь мелочь из прошлой ночи, улыбалась. Но и не улыбаться не могла.

В приятных философский раздумьях она и не заметила, как кончился кофе и яичница уютно устроилась в желудке. Она сгребла посуду в раковину, но мыть поленилась и вышла на улицу. Солнце грело несильно, по-утреннему ласково. Она потянулась всем телом, зевнула.

— Привет, соседка! — вдруг раздался голос Эмиля.

Лера так и замерла в интересной позе — руки в стороны, рот некрасиво раззявлен, глаза зажмурены. Картина маслом, одним словом.

— Как дела? Раздумала замуж выходить?

Лера медленно повернулась к говорящему и оглядела его с головы до ног. Выглядел он как обычно: в одних джинсах, промасленный, довольный, как кот, энергичный. Словно не его несколько ночей назад к стулу привязали и язык грозили отрезать.

— П-привет, — выдавила Лера, не зная, как быть. Кидаться обвинениями? Давить на ответственность перед обществом? Звонить в полицию? Сделать вид, что она не причём? Узнал ее Эмиль в ту ночь или нет? Если подумать, узнал бы — так вежливо не разговаривал бы. И вообще, почему он до сих пор здесь? Почему не сбежал? Какие-то далеко идущие маневры? Или он просто дурак? Чего он дожидается — пока арестовывать придут или надеется, что обойдется?

— Как дела? Замуж-то вышла, спрашиваю?

— Хорошо. Вышла, — ответила Лера по порядку и спросила вежливо: — А у тебя?

— И у меня хорошо, — улыбнулся Эмиль. — Ты уже завтракала?

Все-таки не узнал? Волшебница перевела дыхание и даже выдавила ответную улыбку. Молчание затянулось, и Эмиль повторил вопрос.

— Нет, — неожиданно для себя соврала Лера. — Нет еще.

— Могу я тебя накормить?

— Спасибо, — еще более заторможено, чем до этого, ответила она, хотя есть не хотела совсем.

— У меня сегодня яичница на завтрак, — провозгласил Эмиль, останавливаясь в дверях и пропуская Леру вперед. — И чай зеленый. Добро пожаловать.

При мысли о яичнице желудок заорал благим матом, но она мысленно плюнула на физические неудобства. За истину и пострадать можно. При свете дня дом Эмиля оказался стерильным, однотонным и вымеренным. Все вещи в нем начиная от мебели и заканчивая журналами на столике в гостиной занимали строго отведенное им место и морального права сдвинуться хоть на миллиметр не имели. На тумбочке в коридоре — ни пылинки, на полу — ни соринки, стёкла настолько чистые, что кажется, будто их и вовсе нет; словом, очень подозрительно — при том, что спальня, насколько Лера помнила, по захламленности напоминала джунгли. Кремовый цвет не просто преобладал, он уверенно праздновал победу и был везде. Кремовыми были обои, обивка мебели, оконные рамы, телевизор (Лера не поленилась и в гостиную нос сунула), полы, потолки. Эмиль заметил её интерес и объяснил: