Шеннон Мессенджер - Пусть поднимется ветер (ЛП)

Думаю, это имеет смысл, учитывая то, что я знаю о способности Гаса. И знаю, что это не должно беспокоить меня, по крайней мере, не по той причине, по которой беспокоит. Но мои руки до сих пор сжаты так крепко, что я впиваюсь ногтями в ладони.

— Хочешь, я найду Астона и узнаю у него об Арелле? — спрашивает Солана. — Он не сможет зайти внутрь, не привлекая слишком много внимания.

Да, я не могу представить, что произойдет, если он войдет в отель.

— Это может подождать, — говорю я ей. — Мы должны оставаться вне ветра столько, сколько сможем.

Мы оба смотрим на Одри.

— Иди, — говорит мне Солана. — Она нуждается в тебе.

Ей нужен кто-то.

Но не уверен, что это я.

— Серьезно, Вейн, — говорит Солана, — не думай об этом.

Я стараюсь вдохнуть слова, но они кажутся слишком сырыми и острыми в груди.

— Как ты думаешь, насколько плохи раны у нее под курткой? — шепчу я.

Солана прикусывает губу.

— Я не знаю. После Гаса…

В животе поднимается новая волна желчи, когда Солана открывает полотенца и вручает их мне.

— Если нужна будет помощь, просто попроси.

Я делаю три глубоких вздоха. Потом иду к стулу.

— Привет, — говорю я, приседая перед Одри.

Она не моргает.

Я не знаю, что я мне делать. Потрясти ее? Дать нашатырь?

Я принимаю решение взять ее за руки, удивляясь, какой жар вспыхивает от прикосновения.

— Ты здесь, — шепчу я, когда ее взгляд проясняется.

Она осматривает комнату.

— Мы в отеле, — говорю я ей. — Они пустили нас в уборную, и, надо надеяться, найдут нам одежду и бинты. Тебе нужно воды или чего-нибудь? Я знаю, что тебе не нравится пить или есть, но…

Одри трясет головой:

— Моя мама?

Такое облегчение слышать ее голос, я должен сопротивляться желанию обнять ее.

Вместо этого убираю волосы с ее глаз:

— Я не знаю. Но Солана не слышит ее эха.

Она выглядит столь же потрясенной новостями, как и я.

Пытаюсь придумать что-то замечательное и исцеляющее. Лучше, что я могу придумать:

— Я могу осмотреть твои раны?

— Аккуратно, обещаю, — добавляю я, когда она вздрагивает.

— Дело не в этом. Я… не хочу, чтобы ты видел.

О.

Я краснею, когда вспоминаю, что узнал о сильфидах и нижнем белье. Предполагаю, что это касается и бюстгальтеров и белья…

— Могу отвернуться, пока ты снимаешь жакет, — говорю я. — И потом, можешь прикрыться этим… ну, знаешь.

— Я не это имела в виду, — говорит она, и я вполне уверен, что она краснеет.

Моя улыбка умирает действительно быстро, когда она говорит:

— Я не хочу, чтобы ты видел то, что он сделал со мной.

Ком ярости встает в моем горле, и мне трудно его проглотить. Еще труднее найти слова, чтобы объяснить, что я чувствую.

— Я ненавижу его за то, что он сделал тебе больно, Одри. И я очень не хочу видеть, что тебе больно. Но… все нормально, ладно? Это ничего не изменит. Я все равно…

Я останавливаюсь, и не даю сказать себе, что люблю ее.

Я не могу знать, сделает ли это все хуже или лучше.

Она несколько раз сглатывает, потом кивает и начинает расстегивать жакет.

— Я отвернусь, пока ты не скажешь мне, что можно смотреть.

Я смотрю на раковину и обнаруживаю Солану, наблюдающую за нами. Она теребит браслет на запястье, но когда мы смотрим, друг другу в глаза, она возвращается к ране на ноге.

Одри делает самый глубокий вдох, когда говорит мне, что она готова.

Мне все еще требуются несколько секунд.

— Все плохо? — спрашивает она, когда я судорожно вдыхаю.

— Нет, это не как… — Вероятно, лучше не упоминать Гаса.

Там только пять ран, и они не так глубоки, как я боялся.

Но… они очень специфичны.

— Я знаю, что эти раны — отметины, — говорит Одри. — Не бойся сказать мне. Что он вырезал?

Я вздыхаю и прикасаюсь к трем ранам на ее правом плече.

— Прямо здесь он вырезал «З». Думаю, он хотел отметить тебя, как Западную.

Она кивает.

— Думаю, это так. — Ее пальцы дразнят бриз, все еще скользящий по ее коже. — Именно мой щит вызвал прорыв, если ты хочешь знать, — шепчет она. — Сначала я даже не знала, что происходит. Я думала, что для этого мне нужен ты. Но, очевидно, нет.

Думаю, она не хочет, чтобы слова чувствовались подобно удару ветрорезом в мой живот, но… они действуют на меня именно так.

— Что еще? — спрашивает она, мне требуется секунда, чтобы понять, что она говорит о ранах.

Я двигаюсь к ее левому плечу и прикасаюсь к длинной, кривой глубокой ране.

— Он вырезал здесь свое штормовое облако. Думаю, это должно заклеймить тебя, как его.

Она сжимает руки в кулаки.

Я делаю то же самое, выжимая красную воду из полотенца, которое по-прежнему у меня в руке.

— А последняя? — спрашивает она.

Мои пальцы перемещаются к ее пояснице.

— Это просто зубчатая линия. Но она самая глубокая. Думаю, он хотел причинить тебе боль.

— Возможно, — бормочет она. — Но я легко отделалась.

— Это нелегко. — Мои руки дрожат так сильно, что я почти роняю полотенце.

Я не хочу задавать свой следующий вопрос, но это нужно сделать:

— Он… я имею в виду… есть ли другие раны, которые я должен проверить? Или… он…

Нет. Я не могу произнести этого.

— Больше ничего нет, — говорит она, фокусирую взгляд на двери.

Я отворачиваюсь, чтобы она не видела слезы, которые я смаргиваю. И именно тогда я замечаю, что мы не одни.

Парень в спортивной куртке стоит в дверном проеме, держа две пластмассовых аптечки и пачку одежды в дрожащих руках.

Его взгляд сосредоточен на ранах на спине Одри.

— Что произошло с вами, ребята? — шепчет он. — Это что-то, к чему мы должны подготовиться?

Я предполагаю, что он представляет серийных убийц или что-то в этом роде.

Если бы все было настолько легко.

Я мог бы сказать ему всю сложную правду. Но у меня нет времени или сил заставить его поверить мне.

Плюс, его вопрос заставил меня понять кое-что более важное.

Тут сотни людей, пойманных в ловушку в этом отеле… и мы подвергаем их всех опасности, просто находясь здесь.

— Мы уедем, как только мы закончим, — говорю я ему, когда Солана берет вещи. — И как только мы уйдем, заприте двери и не позволяйте никому выходить на улицу.

— Почему? Что там?

— Просто оставайтесь вне бури. И когда шторм стихнет через пару часов, выводите всех отсюда.

— Буря так скоро не стихнет, — спорит он.

Но он ошибается.

Стихнет.

Я собираюсь заманить Райдена подальше от этой горы.

А потом, я собираюсь покончить с этим.

Обычная одежда чувствуется странно на коже.

Всё чувствуется странным.

Особенно, когда я смотрю на своё отражение.

Я выгляжу… нормально.

Немного потрёпанная и уставшая.

Но это все еще я, даже в тесной обычной одежде.

Если бы только я могла чувствовать себя, собой.