Татия Суботина - Если бы не ты

Тело все еще хранило запах апельсинов от геля, когда я вышла из ванной комнаты в спальню. Яна в комнате не оказалось. Кровать была застелена, а на бардовом покрывале я нашла чистый комплект белья, джинсовые шорты и боксерку.

Времени для удивления не было. Ощущение, что двери вот-вот распахнутся, и в комнату войдет Ян – не отпускало. Я поспешила переодеться.

В тот момент, когда я опустила боксерку, высвободив волосы, мое ощущение нашло вполне реальную основу.

– Неплохо, – улыбнулся Ян. – Я уже хотел идти тебя спасать. Думал, ты умудрилась утонуть в душе.

– Не дождешься.

– Ну, так что? Займемся обучением? – его глаза загорелись нетерпением.

Я скривилась и присела на край кровати. Живот скрутило болезненной, голодной судорогой.

– Не хочешь? А чего же ты хочешь? – Ян подошел ближе.

– Если ты желаешь заработать язву, Ян, – в комнату вошла женщина в строгом платье, – это еще не значит, что она должна появиться у всех, кто рядом.

Ян вопросительно изогнул бровь.

– Девочка голодна. Разве не видно? – женщина округлила глаза и поставила на тумбочку поднос, накрытый металлической крышкой. – Я тебе кое-что принесла, душенька. Будешь кушать?

– Эмма Эдуардовна, а вам не кажется, что вы несколько поторопились с выводами?

– Ты планировал уморить девочку голодом?

– Нет, но…

– Значит, не мешай мне ее покормить, – отрезала Эмма Эдуардовна. – Если сам есть не хочешь, выйди – погуляй где-нибудь.

Ян нахмурился, окинул застывшую Эмму Эдуардовну, поднос и меня мрачным взглядом, а потом неожиданно рассмеялся.

– И почему я не удивляюсь тому, что рядом с тобой все мои планы летят к черту?

Он резко развернулся и вышел из спальни.

– Я вернусь через двадцать минут. Поторопись! – послышалось уже за дверью.

Глава 24

Должок

Эмма Эдуардовна оказалась очень милой женщиной. Рядом с ней мне даже показалось, что я в гостях у старых друзей, а не в плену безумца с навязчивыми идеями. На подносе под металлической крышкой оказался куриный бульон и маленький кусочек белого хлеба.

– Нельзя сразу много пищи давать желудку, душенька, – заботливо сжала мою руку домоуправительница. – Месяц под этими трубочками, Боже упаси, лежала. Похлебай чуток, а там посмотрим, как дальше будет.

Несмотря на то, что еды по моим меркам было ужасающе мало – я наелась. Куриный бульон оказался крепким, насыщенным и вкусным. Именно такие, мне всегда казалось, и должны варить мамы для своих заболевших деток. В детском возрасте я болела часто, но бульоны варить было некому. Мамы не наблюдалось, а в детском доме насчет рациона воспитанников особо не заморачивались.

Сытость приятной расслабленностью разлилась по телу. После того, как Эмма Эдуардовна напоила меня ароматным чаем с мятой и мелиссой, глаза уже закрывались. Я поблагодарила домоуправительницу за заботу, и женщина поспешила в столовую, как сказала, готовить нам всем ужин.

Решив, что дожидаться Яна в горизонтальном положении будет не слишком неприлично, я прилегла на кровать и не почувствовала, как заснула.

Разбудил меня холод, что пробирал от пят и до лопаток, а также назойливое ощущение кого-то чужого в комнате.

Ян?!

Я резко распахнула глаза. Меня окружала кромешная тьма. Холодок блуждал по телу, вызывая неприятную дрожь в коленях и пальцах. Я посильнее стиснула зубы, чтобы они не застучали в страхе.

Как только глаза привыкли к темноте, я смогла различить очертания предметов. Ветер проникал в комнату через распахнутое окно и баловался с занавесями. Белые, они колыхались во тьме, как неуспокоенные призраки.

Я содрогнулась, повернула голову и… зажала рот. Крик уже почти сорвался с губ. Что-то темное и плотное, как поверхность чернильного озера, застыло в нескольких сантиметрах от моего лица.

В нос ударил резкий запах гнили и мочи. Я слишком быстро вдохнула, и теперь горло раздирал кашель. Послышалось шипение, которое перешло в каркающий смех.

– Ты меня кинула, – прошипело нечто. – Сучка!

Мои губы дрожали так сильно, что трудно было говорить:

– Кто здесь?

Резкий смех раздался где-то совсем рядом. Почти возле уха. Я вздрогнула. Вскинула руки, заслоняясь от неведомого противника. Пальцы нащупали что-то вязкое, липкое и мерзкое. Словно я опустила руки в еще не застывший желатин.

– О, да, сделай мне приятно, – многозначительно прохрипел голос.

Я слишком нервно отдернула руки и кубарем скатилась с кровати. Одеяло послужило для меня самой удачной ловушкой. Ноги запутались.

– Ну, куда же ты? Я только-только стал испытывать наслаждение от твоих пальчиков. – Смех усилился.

– Кто ты?

Мне удалось, наконец, справиться с одеялом и я встала на четвереньки, вглядываясь в темноту перед собой. Черное облако подплыло к противоположной стене и зависло в полуметре над полом.

– Неужели ты уже меня забыла? – разочарованно протянул голос. – Я застрял здесь из-за тебя! Ты так быстро забываешь свои долги?

Ноги дрожали, но я смогла подняться. Щурясь, внимательно пригляделась к облаку. Оно приобрело расплывчатые очертания мужской фигуры.

– Альберт? – робко спросила я темноту.

– Не забыла?

– Это ты? Но как?

Альберт вновь разошелся своим противным смехом. Пустил по моему позвоночнику новый залп дрожи.

– До сих пор удивляешься тому, что видишь?

Вербицкий медленно приближался ко мне, я попятилась, пока не наткнулась на тумбочку. Больше отступать было некуда. Альберт подплыл ближе и оказался напротив окна.

Лунный свет выхватил его из темноты. Тут же к моему горлу подкатила тошнота. От Альберта, которого я знала, остались лишь глаза. И те покрылись мутной белесой пленкой.

Бывший пациент теперь казался мне вонючим куском мяса. Прогнившим, тухлым куском. Все его тело, что удавалось разглядеть, было покрыто страшными язвами, следами разложения. В груди, там, где должно было быть сердце – зияла черная пустота – дыра. Я зажмурилась и еще раз задалась вопросом, как такое вообще возможно?

Я уже не удивлялась, что видела Альберта после того, как того убили. И не только видела, но и слышала. Пыталась списать все на многочисленные, в последнее время, удары головой. Но почему я видела его именно в таком безобразном состоянии?

Мэтры психиатрии наверняка смогли бы найти ответ на мои вопросы. Но… мне не хотелось давать кому-то белый свет для свободного промывания моих мозгов. А приятного Адисы сейчас рядом не было.

Альберт осклабился и показал ряд черных зубов. Они сгнили и торчали изо рта неровными, короткими пеньками.

– Что не нравлюсь? Раньше женщины никогда от меня нос не воротили, – он подплыл ближе.

Я зажала рот и нос ладонью. Желудок сделал кульбит, и бульон попросился наружу. Запах был настолько невыносимым, что, казалось, он впитывался прямиком через поры кожи.