Айрис Оллби - Урок испанского

Впрочем, Гандерасу не привыкать. Он постоянно ведет жизнь затворника. Лишь на короткий миг Натали озарила его мрачное существование, словно молния, сверкнувшая в ночном небе.

— Мне вдруг пригрезилось лето, когда я возводил на острове маленький дом, — задумчиво начал Антонио. — Беспокойство и мрачное настроение овладели мной. И я, как птица без крыльев, как рыба без плавников, метался, беспомощный от отчаяния.

Он помолчал, мысленно возвращаясь к прошлому.

— Пока я строил, физический труд отвлекал меня от назойливых тягостных мыслей, — продолжал он. — К вечеру я уставал так, что просто валился с ног, а с утра снова принимался за дело. Но вот убежище приобрело достойный вид, и опять начались терзания. Я снова не находил себе места. Стал искать спасения в лесу. Пробирался сквозь чащи и завалы, выбивался из сил. И если глаза не слипались от усталости, то очередная бессонная ночь, наполненная тяжелыми думами и муками безысходности, вновь подстерегала меня. — Антонио замолчал и прикрыл глаза, предаваясь воспоминаниям. Густой дикий лес — единственный свидетель страданий не казался тогда ему райским садом, больше напоминая ад.

— Однажды, бесцельно скитаясь по зарослям, я наткнулся на молодую олениху. Она попала в ловушку, которую образовали поваленные полусгнившие деревья, и не могла выбраться. Бедняжка была едва жива от страха, боли и мучившей ее жажды. Я, конечно же, освободил ее. Одна нога животного оказалась сильно поврежденной. Отпустить ее, раненую, обессилевшую, на волю было бы жестоко.

Натали с нетерпением ждала продолжения рассказа. Она и хотела и боялась услышать окончание, судя по всему, печальной истории, жаждала узнать подробности о прошлом Гандераса, чтобы лучше понимать, какие мысли и сомнения терзают его сейчас.

— И что ты сделал?

— Я принес олениху домой, перевязал ногу. Через несколько дней она начала поправляться. Тогда я соорудил возле дома вольер, где росла густая трава, и протекал ручей. Там моя подопечная могла самостоятельно находить пищу.

Антонио снова умолк, представляя хрупкую, дрожавшую от страха молоденькую олениху с большими печальными глазами. К его удивлению, она быстро успокоилась, почувствовав заботу и ласку.

— Мне очень хотелось приручить ее. Ведь она оказалась очень доверчивой, как и все юные создания. В будущем она наверняка отзывалась бы на мой голос, ела бы из моих рук. Живое преданное существо скрасило бы мое одиночество. И, тем не менее, я старался как можно реже общаться со своей пленницей. Вскоре нога у нее зажила, хромота стала почти незаметной. Забор, который был препятствием для раненого животного, не составлял преграды для здорового зверя. И однажды, когда я явился навестить олениху, к которой успел привязаться, то нашел вольер пустым.

Чтобы скрыть слезы, Натали отвернулась. Однако он успел заметить влажный блеск ее глаз.

— Ну что ты, не расстраивайся. В том, что олениха вернулась в лес, нет ничего печального, — утешал ее Антонио, гладя волосы, мягким каскадом спадавшие на плечи. — И пусть я не получил в качестве награды за спасенную жизнь ни преданности, ни любви, но испытал ни с чем не сравнимую радость, представляя, что животное живет в родной стихии, где непременно появятся на свет ее малыши с такими же большими доверчивыми глазами. Увы, я не увидел ее больше возле своего домика. Но именно так и должно было произойти. Я бы перестал уважать себя, если бы, воспользовавшись слабостью беззащитного животного, приручил его, заведомо зная, что рано или поздно нам придется расстаться.

Натали опустила голову. Ее взаимоотношения с Антонио чем-то напоминали историю о попавшей в беду оленихе. В ней он тоже увидел беспомощное раненое существо, которое нуждалось в поддержке. Поэтому по доброте своей он ей помог, вылечил и теперь отпускает на все четыре стороны.

Видимо, и с Алисией произошло подобное. Сначала ей требовалось утешение, а затем — свобода. Не случайно Гандерас уверял, что счастье Алисии для него гораздо важнее личных интересов. И он пожертвовал ими во имя благополучия той, которую любил.

— Значит, и из-за Алисии ты метался и не находил себе места?

Заметив, как задрожал голос Натали, и прекрасные глаза наполнились слезами, Антонио искренне пожалел, что завел этот разговор, разбивший ее иллюзии. А, с другой стороны, тот, кто живет в мире грез, страдает и жестоко разочаровывается, попадая в реальную действительность. Будет справедливо, если Натали поймет, что совершенно свободна и ничем не обязана ему, однажды спасшему ей жизнь.

— Сейчас я не переживаю, — тихо сказал Антонио. — Мне доставляет радость видеть счастливую пару. Алисия и Карлос любят друг друга.

— Но это теперь. А летом, когда ты строил дом, наверное, немного по-другому относился к влюбленным?

— Да, ты права, — кивая головой, невесело подтвердил Гандерас. — Тогда они только-только поженились. Я любил их, а они любили друг друга. И когда я замечал их вместе, то чувствовал… — Антонио замолчал, подбирая нужное слово.

— …Чувствовал себя ужасно одиноким, — закончила фразу Натали.

— Вот именно, одиноким и никому не нужным. Правда, я не завидовал, просто… — В воздухе снова повисла пауза.

Гандерас пытался объяснить свое состояние, в котором сам не разобрался. Тогда он не осознавал причину переживаний, лишь испытывал страшную боль и обиду, желание бежать. Все равно куда, главное, подальше от близких людей, которые не нуждались больше ни в его помощи, ни в дружбе, ни в любви.

Однако Натали снова пришла ему на помощь. Оказывается, она понимала его страдания гораздо лучше, чем он.

— Видимо, каждый раз, когда ты смотрел на счастливые лица молодоженов, тебя мучил один и тот же вопрос: сможешь ли ты когда-нибудь оказаться на их месте?

Антонио закрыл глаза. И как только Натали удается так легко и точно читать его мысли? — подумал он. Казалось, она видела его насквозь. Вслух же Антонио сказал:

— Да, ты права.

— Я знаю, как ты переживал тогда, потому что сейчас со мной происходит то же самое. Но только мне не предстоит размышлять о том, смогу ли я быть счастлива. Ведь я уже полюбила. Я люблю тебя, слышишь? Люблю!

— Не говори об этом, моя малышка, — попытался остановить ее Антонио, гладя по щеке тыльной стороной ладони.

— Но почему? — возмутилась Натали, и ее голос задрожал. — Почему ты постоянно запрещаешь мне высказывать свои чувства?

Гандерас обвил руками ее талию и прижал спиной к себе, не давая возможности повернуться лицом. Он боялся, что, увидев бездонные, как море, глаза, снова захочет окунуться в их полную тайн глубину. И тогда никогда не отпустит эту женщину, ибо только рядом с ней пробуждается необыкновенная жажда смеяться, любить, жить. Однако Антонио приказал себе не расслабляться, сознавая, что не имеет права удерживать ее только потому, что с Натали ему очень хорошо.