Джосс Вуд - Наша лучшая зима

Ей нужно было посмотреть в лицо реальности, и впервые Ди‑Эй чувствовала себя достаточно сильной, чтобы это сделать. Ее отец предал ее, мать ее не любила, а для Мэтта она была лишь способом приятно провести время. Она не винила его за это. Они оба использовали друг друга. Они брали друг от друга то, что им было нужно, и возвращались в свои жизни.

Проблема в том, что теперь она хотела большего.

Глубоко внутри себя она всегда хотела чувствовать, что она центр чьей‑то вселенной, что она на первом месте для кого‑то. Мэтт не мог дать ей этого, и Ди‑Эй знала, что она уже не может удовольствоваться меньшим.

Она обвела глазами разукрашенные дома, мерцающие гирлянды, ледяные фигуры среди деревьев. Было Рождество, праздник, про который говорят, что в это время все становится возможным. С ней так и было, хотя вряд ли говорившие имели в виду это. В Рождество ее бросил отец, в Рождество она забеременела, рассталась с матерью, и вот теперь прощается с Мэттом.

Ди‑Эй смотрела на большой, богато украшенный венок, который Дарби повесила на двери.

— Мэтт… — Ди‑Эй сунула руки в карманы пальто. Зимняя улица — не лучшее место для общения, но это даже хорошо, не будет искушения вступать в долгие дискуссии. — Послушай…

Но Мэтт осторожно приложил холодные пальцы к ее губам, и она умолкла. В любом случае она все равно еще не придумала, что ему сказать. Она никогда не умела облекать свои чувства в слова.

— Я хочу объяснить про Эмили.

— Мэтт, это уже не важно.

— Это важно. Я должен перед тобой извиниться, но сначала я хочу объяснить. Эмили — моя дочь.

— Что?

Ди‑Эй застыла с открытым ртом.

— Мне было семнадцать, когда я влюбился в ее мать. Джемма сказала мне, что у нее выкидыш, потом уехала, и я не знал, что у нас родилась дочь. Джемма отдала ее на усыновление. Я ничего не знал о ней до последнего времени. Эмили написала мне в начале этого года, и мы стали общаться. Вот та причина моего приезда в Бостон, которую я не мог тебе открыть. Я приехал в Бостон, чтобы познакомиться с Эмили. Но она испугалась и попросила дать ей время. Сегодня она наконец решилась на встречу. Она позвонила мне и предложила приехать немедленно, потому что не была уверена, что не передумает. Я не мог не пойти.

Ди‑Эй понадобилось время, чтобы понять смысл того, что он сказал. Потом в ней разом поднялись раскаяние, сочувствие и гнев.

— Ты поехал к дочери и не сказал мне об этом? Вместо этого ты намекнул, что у меня есть повод для ревности?

Мэтт нервно провел рукой по волосам. Он выглядел смущенным.

— Слушай, у тебя есть право сердиться, я знаю, что тебе хочется меня убить. Но прежде чем ты это сделаешь, мне нужно сказать тебе, что я…

Ди‑Эй подняла руку. Она должна была разобраться, и прямо сейчас.

— Подожди секунду, Мэтт!

Ди‑Эй обхватила плечи руками и приплясывала на месте. Ей было очень холодно в шелковом платье и короткой шубке. Но этот холод был пустяком по сравнению с ледяными иглами, пронизывающими ее сердце. Это было страшнее декабрьского мороза.

— Я хочу выяснить это прямо сейчас. Ты приехал в Бостон, нашел меня, настоял на встрече, стал допытываться, что у меня случилось. Я рассказала тебе, что была беременна от тебя, рассказала про выкидыш. Я рассказала тебе про отца. Я рассказала тебе про свои сложные отношения с матерью. Я рассказала тебе всю свою жизнь, я открыла тебе душу, чего я никогда в жизни ни с кем не делала, а ты не мог даже признаться, что у тебя есть дочь?!

О боже, он действительно видел в ней только сексуальную партнершу! Он не считал ее даже своим другом. Ди‑Эй покачала головой. Она не чувствовала себя настолько несчастной, с той минуты, как смотрела в спину уходящему отцу. Нет, что‑то не получается у нее с Рождеством.

— Дилан‑Энн!

— Не смей! — закричала Ди‑Эй. — Не смей говорить мне всякие банальности вроде того, что ты просишь прощения!

— Но я прошу прощения! И мне очень жаль, — убеждал ее Мэтт. — Прошу тебя. Давай зайдем в дом, сварим кофе, спокойно поговорим. Ди‑Эй, мы можем все исправить, я могу все исправить, просто выслушай меня.

Мэтт протянул руку, но Ди‑Эй отшатнулась от него. Она не хотела его извинений и тем более не хотела его жалости. Собрав последние силы, она заставила себя сделать шаг назад, потом еще один. Отбросив с лица волосы, она вытерла слезы, которые даже не пыталась сдерживать.

— Давай, я скажу это, Мэтт. Между нами все кончено. Мы ошиблись, когда попытались пустить друг друга в свою жизнь. Невозможно смешивать мечты и реальность. То, что между нами было, не выживет в реальном мире. Все это слишком сложно, поэтому давай… все упростим.

Мэтт подумал, что не понял ее.

— Что?!

— Наверное, нам пора попробовать что‑то другое, кого‑то другого. Я для тебя развлечение. Но я хочу быть для кого‑то центром вселенной. Ты не можешь мне этого дать.

Мэтт нахмурился и раздраженно сказал:

— Ты решаешь за меня?

Ди‑Эй подняла голову.

— Мэтт, ты даже не смог рассказать мне о своем прошлом, не рассказал мне о дочери. И не надо говорить, что ты не нашел подходящего момента. Когда я сказала тебе о выкидыше, это был отличный момент сказать мне, что у тебя уже было в жизни что‑то подобное. Если ты не смог рассказать мне это после всего, через что я прошла, как я могу надеяться, что ты когда‑нибудь доверишься мне, что будешь относиться ко мне, как я того хочу? — Ди‑Эй схватилась за голову. — Мне все говорят, что у меня проблемы с доверием, но посмотри на себя! Я хоть попыталась!

Ди‑Эй еще раз посмотрела ему в глаза, но не смогла понять их выражение. Да это и не важно, пора разрубить этот узел. Несмотря на то что она не могла представить себе мир, в котором нет Мэтта, ей пора это сделать.

— Прощай, Мэтт. Надеюсь, ты пожалеешь меня и не будешь вторгаться в мое пространство, пока ты в Бостоне. Счастливого Рождества!

— Ты не веришь в Рождество!

— Смешно, но почти поверила.

Ди‑Эй побежала к дому, надеясь добраться до своей комнаты прежде, чем разрыдается.

— Ди‑Эй, — позвал ее Мэтт.

Никто никогда не произносил ее имя с такой болью и нежностью. Ей так хотелось вернуться к нему, согреться в его объятиях, выплакаться…

Ди‑Эй заскочила в дом, захлопнула за собой дверь и разрыдалась.

Мейсон услышал пронзительную трель дверного звонка и удивился, кто мог прийти к нему в пол‑одиннадцатого вечера.

Он надеялся, что кто‑то из его сыновей откроет. Это наверняка пришли их друзья, потому что только подросткам придет в голову шататься по улице в морозную ночь.

Но дверной звонок разрывался, а никто не шел. Мейсон раздраженно распахнул дверь и замер.

— Калли?

Он даже несколько раз моргнул, но это определенно была Калли — замерзшая и возбужденная.