Элла Хэйс - Замуж со второй попытки

Кормак слез с квадроцикла и ступил на террасу перед коттеджем. Вокруг царила тишина. Машина Миллы стояла припаркованная неподалеку. Значит, ее хозяйка дома. Немного поколебавшись, Кормак постучал, но ему никто не открыл. Он постучал громче, но внутри не было слышно ни звука. Он толкнул дверь. Та оказалась не заперта.

— Милла?

Кормак вошел внутрь и снова позвал:

— Милла!

Наверное, она поглощена работой и не слышит его. Он подошел к двери студии, открыл ее и на мгновение ошеломленно замер, глядя на огромную картину, стоящую на мольберте. Это был потрясающий пейзаж, вовсе не похожий на пастораль. Вчера Милла сказала, что окончательные варианты ее работ будут выполнены маслом, но Кормак даже не представлял себе, как они будут выглядеть. Картина перед ним походила на батальную сцену — зловещую и странно грубую. Возможно, такое ощущение возникало из‑за еще не высохшей краски, влажные красные мазки которой напоминали открытые раны.

Он отвел глаза и оглядел тихую студию. Палитра, которой пользовалась Милла, лежала на скамейке, на полу валялась испачканная краской кисть.

Кормак в оцепенении вышел на террасу. Картина Миллы глубоко повлияла на него. Это было яркое напоминание о боли, которую он пытался похоронить глубоко в своем сердце, но не мог. Кормак ходил взад‑вперед по террасе, терзаемый путаницей невыносимых образов, пока пронзительный крик птицы не вернул его в действительность.

Кормак сел на край качелей, поднял лицо к небу и тут вспомнил, что этим утром Милла вошла в Калькаррон‑Хаус почти без хромоты. Если ее нога почти выздоровела и Милла отправилась гулять, он точно знал, где ее искать…

Она была там, на его любимом месте, — сидела на валуне, а рядом лежал ее блокнот.

— Милла!

Она не пошевелилась. Может, спала?

Кормак подошел ближе и снова окликнул ее.

Испуганно обернувшись, Милла вскочила на ноги. Ветер швырнул пряди волос ей в лицо, она отбросила их, а затем пристально посмотрела на Кормака холодным взглядом зеленых глаз.

— Извините, если напугал вас… Я подумал, что найду вас здесь.

Она сунула руки в карманы.

— Так вы теперь детектив? Что вам нужно?

Он не удивился такой неприветливости, так как ожидал, что Милла займет оборонительную позицию.

— Я… хочу извиниться за вчерашнее. — Кормак нерешительно облизнул губы. — Прошу, дайте мне шанс объясниться…

Она отвернулась.

— Ни к чему. Вы начали меня целовать, а потом передумали. Что тут объяснять? Мне бы хотелось, чтобы вы оставили меня одну.

Кормак стиснул зубы, напомнив себе, что виноват и должен загладить причиненную боль.

Он ласково коснулся руки Миллы.

— Посмотрите на меня, пожалуйста.

Она медленно повернулась и подняла на него блестящие от слез глаза.

— Не плачьте. — Кормак вытер большими пальцами мокрые дорожки на ее щеках. — Вы не так все поняли. Когда я начал вас целовать, я вовсе не передумал, а наоборот, чуть совсем не потерял голову…

— Не понимаю…

Заметив смущение и надежду, промелькнувшие во взгляде Миллы, Кормак, не в силах сдержаться, притянул ее к себе. Ему хотелось поцеловать ее, как он сделал раньше, но это было бы ошибкой. Нельзя ее повторить. С неохотой он отпустил Миллу и шагнул назад.

— Нам нужно поговорить, и тогда вы все поймете.

Пригласив ее жестом снова сесть, он опустился рядом с ней на валун, глубоко вздохнул и произнес:

— Год назад я потерял своего лучшего друга…

Едва эти слова сорвались с его губ, Кормак удивился, осознав, что уже целый год его терзает безжалостная боль потери.

Милла ничего не сказала, но погладила ладонью его руку.

Он поднял невидящие глаза и процитировал по памяти:

— «Один британский солдат из Корпуса королевских инженеров, чье имя пока не сообщается, был убит в понедельник в Афганистане. Министерство обороны заявило, что военнослужащий погиб в бою во время проведения спецоперации к востоку от Кабула. Родственникам о его гибели уже сообщили». — В голосе Кормака зазвучала горечь. — Вот и все, что было в газетах. Дункан отдал свою жизнь, а о нем написали всего сорок слов.

Волна тошноты охватила его, и он качнулся вперед, обхватив руками голову. Борьба с этим неизбывным горем была для Кормака войной, которую он обычно вел наедине. Каким‑то образом присутствие Миллы еще больше обостряло агонию. Он думал, что сможет все ей объяснить, но теперь уже не был уверен в этом.

Кормак собрался встать и уйти, когда почувствовал, что Милла гладит его по спине и плечам.

Он вздрогнул и поднял голову.

— Мы монтировали штурмовой мост в пригороде Кабула. С полностью подготовленным отрядом построение моста занимает считаные минуты, но в тот раз по какой‑то причине оно затянулось. Уже начинало темнеть, а на дальнем конце моста возникла проблема. Мы находились вне зоны активных боевых действий, но что‑то меня насторожило… У меня возникло плохое предчувствие… Я не хотел отправлять на проверку своих саперов, а собирался пойти сам. Но неожиданно с базы позвонили, и мне пришлось ответить. Я видел, как Дункан отправился проверять мост, и я не мог его остановить, потому что в этот момент выслушивал указания старшего офицера. — Кормак, казалось, все еще чувствовал вкус пыли во рту, слышал тошнотворный звук выстрелов над пустыней. — Нападение врага было неожиданным и молниеносным. Нас было пятнадцать, но Дункан, идущий по мосту, оказался легкой целью. — Кормак прижал ладони к глазам и почувствовал, как Милла обняла его за плечи. — На нас были бронежилеты и шлемы. Едва раздались выстрелы, мы залегли, но я успел увидеть, как Дункан упал… Я пробрался по мосту к нему, но еще до того, как подполз к нему, я уже знал… — Он еле сдерживал рвущиеся из горла рыдания. — Пуля попала в шею. Там было так много крови… Весь песок в крови…

Кормак не мог подобрать слова, чтобы описать ими те мрачные образы, что теснились сейчас в его голове: труп Дункана, лицо Эммы бледное, как лилии, украшающие гроб, малыш Джейми…

Кормак заставил себя дышать и сосредоточиться на том, как рука Миллы поглаживает его плечо.

— На месте Дункана должен был быть я. Это было моей обязанностью — проверить, в чем проблема, а он пошел вместо меня. У него остались жена и ребенок. А все из‑за того, что я разговаривал по телефону!

Теперь Милла обняла Кормака обеими руками, словно удерживая его, пока он боролся с натиском эмоций. Они просидели довольно долго, пока Кормак не успокоился настолько, чтобы продолжить свой рассказ.

— Я знал Дункана с детства. Мы вместе учились в школе. Он был мне как брат. — Кормак покачал головой и вздохнул. — Я не могу описать, какую огромную дыру в моей жизни проделала гибель Дункана. Каждая моя улыбка кажется мне предательством. Как я могу улыбаться, если Дункан больше никогда не рассмеется? Каждый день тягостен для меня, потому что больше ничто не имеет смысла.