Кейтлин Крюс - Дерзкое предложение [litres]

Малак был ненасытен. Она потеряла счет тому, сколько раз он овладевал ею. За эту ночь она познала его на вкус, приступила к изучению его прекрасного тела. Губами и пальцами она исследовала его с ног до головы. А он научил ее ласкать его ртом, стоя на коленях перед ним на полу или над ним на кровати. Он заставлял ее кричать, когда языком ласкал ее между ног, одновременно пальцами пощипывая ее сосок.

В какой-то момент этой несущейся, как стремительный поток, ночи Малак приказал принести еды, и они вместе ели, расположившись у изножия кровати у камина, настолько огромного, что в нем могло бы поместиться десять человек. Когда она сказала об этом, Малак от души рассмеялся. Она сидела, завернувшись в мягчайшую простыню с кровати, и лакомилась яствами, которые уже не казались ей необычными на вкус.

А когда они наелись, Малак заявил, что ему не терпится съесть десерт, и ласкал ее языком до тех пор, пока ее стоны и крики не разнеслись эхом по комнате.

Шона села. Она ждала боли – ведь только такой может быть цена за такую ночь, что они провели вместе. Но боли не было.

Ей вспомнилось, как пять лет назад, проснувшись в гостиничном люксе и не обнаружив Малака рядом, она стала заглядывать в другие комнаты. Тогда в номере было ужасно много комнат, она же привыкла к дешевым мотелям, где человек довольствуется койкой и туалетом. Не найдя нигде Малака и поняв, что он ушел, пока она спала, она не захотела оставаться, так как в роскоши чувствовала себя некомфортно. Роскошь казалась ей своего рода… насмешкой. В том люксе она быстро собрала волосы в хвост и надела платье. Ее сердце бешено стучало, когда она вызывала лифт, который отвез ее на первый этаж. Она опасалась, что ее остановят, что ей начнут задавать вопросы, но никто не произнес ни слова. Если кто и бросал на нее осуждающие взгляды, она их не заметила, когда проходила по вестибюлю. Она тогда снова вернулась в свой Французский квартал и ощутила едва ли не счастье от того, что снова идет по его грязным улицам. Потому что ее место было там. А не в роскошном номере гостиницы.

Шона прислушалась, затаив дыхание. Еще в приемных семьях она научилась по малейшим звукам определять местонахождение домочадцев. Всегда лучше знать, где кто находится.

Сейчас она ничего не услышала. В дорогих отелях и королевских дворцах обычно царит тишина. Она выбралась из кровати и взглядом поискала платье, которое Малак так медленно, так соблазнительно снимал с нее прошлой ночью. Платья нигде не было, и Шона нахмурилась: ведь Малак отбросил его вот туда, на пол, она точно помнит.

– Ты выглядишь озадаченной, – услышала она голос Малака. – Что-то я не вижу в тебе воодушевления от проведенной ночи.

– Я ищу свою одежду.

– Не представляю, зачем она тебе, – весело произнес он. Шона различила в его голосе нотки страсти. – Ведь я как раз собираюсь снять ее с тебя.

Малак протянул руку, и Шона не нашла в себе сил отказать ему, хотя внутренний голос предупреждал ее, что все это может закончиться печально. Что напасти обязательно посыплются ей на голову даже здесь, во дворце, потому, что у них есть такая особенность – сыпаться как из рога изобилия. Но этому голосу противостоял Малак, уверенный и надежный. Судя по его виду, он не сомневался, что она вложит свою руку в его. И Шона не устояла.

Он притянул ее к себе и поцеловал. Его поцелуй был светлым, жарким и полным нежности.

Оторвавшись от Шоны, Малак повел ее к мраморной террасе, а оттуда они спустились к прямоугольному бассейну. В ярких лучах утреннего солнца блестела вода. Тень обеспечивали тканевые навесы.

– Я не умею плавать, – сказала Шона, но руку не вырвала и шаг не замедлила. Она вообще ничего не сделала – просто констатировала факт.

«Скоро ты с готовностью будешь делать все, что тебе говорит этот мужчина», – ехидно заметил внутренний голос. Однако она отмахнулась от него, потому что ее душа была наполнена чем-то таким, что вселяло в нее радость и ликование.

– А тебе и не понадобится плавать, – сказал Малак. – Тебе нужно только держаться на воде.

– Я не умею.

Малак изучающе посмотрел на нее.

– Ты приехала из города, который расположен ниже уровня моря. Естественно, ты умеешь держаться на воде.

– У меня не было времени для уроков плавания, – рассмеялась Шона.

Мысль о том, что кто-то из приемных родителей мог бы тратить время и деньги на то, чтобы учить ее чему-то бесполезному, показалась ей абсурдной.

– Вот сейчас и начнем, – заявил Малак. – Будем надеяться, что ты не только получишь удовольствие, но и чему-то научишься.

Неожиданно Шона осознала, что они абсолютно голые стоят у бассейна, где их могут увидеть. Хотя вряд ли, напомнила она себе, кто-то будет заглядывать на личную террасу короля. И все же. Ей захотелось убежать и спрятаться, не лезть в бассейн. Однако она никуда не убежала. И даже не попыталась прикрыться.

Малак перебрался через борт и до пояса окунулся в бирюзовую воду, а потом протянул к Шоне руки. Она оперлась на них и ступила в воду. Малак повел ее за собой на глубину. Полностью доверившись ему, Шона вслушивалась в его наставления и училась. И ее бедное сердце, которое билось только ради Малака, отринуло от себя все страхи перед напастями и открыло себя для наслаждения.

А потом Малак овладел Шоной. Он взял ее умело и уверенно, и над бирюзовой водой разнеслись ее стоны и крики. Уткнувшись лицом ему в плечо, она шептала его имя, как молитву, которую забыла, как произносить.

Шона никогда никого не любила – не хотела портить себе жизнь этой пыткой. Уж больно много она видела примеров того, как это чувство становилось для людей самой настоящей катастрофой.

Сейчас же, в этом бассейне, вместе с радостью бытия она впускала в себя и любовь к Малаку. Ту самую любовь, на которую она была обречена с самого начала.

После той ночи Шона занялась тем, что раньше игнорировала. Если она что-то и умела делать, так это не унывать, если альтернативы не было. Она поразила учителей своей старательностью. Она носила одежду, подобранную для нее Ядирой, и изо всех сил делала вид, будто ей удобно в этих сложных нарядах из великолепных тканей. Она не знала, как быть королевой, но умела притворяться.

Она и притворялась.

И убеждала себя в том, что все это ради Майлза.

– Мама, ты такая красивая, – однажды вечером сказал он, когда они шли на ужин в личные апартаменты короля.

– Спасибо тебе, малыш, – улыбнулась Шона, осознавая, что еще много дней он будет радостно брать ее за руку и позволять ей обнимать его, что он еще не скоро станет шарахающимся от «телячьих нежностей» подростком.

– Ты более красивая, чем раньше, – с уверенностью четырехлетнего ребенка заявил он.