Дженни Баркли - Шейх и пери

Конечно, Гасан был рад. Фатима заговорила, и Салех Али избавил его от необходимости четыре раза в день ее кормить, но он по-прежнему старался сам укладывать ее спать. И теперь эта процедура не доставляла ему столько переживаний за осиротевшую племянницу, а была самым радостным событием суток. Он рассказывал ей сказки, болтал с ней, целовал и поправлял одеяло, когда малышка незаметно засыпала и отправлялась в счастливую страну грез.

На самом деле Салех Али приходил к эмиру просить денег на дорогую операцию для внука и, как полагал Гасан, лишь находчиво подыграл малышке в ее фантазии, успешно продолжая делать это и потом. Заверения же Салеха Али, что тот действительно верит в сны его племянницы о неведомой пери с зеленых гор, которая непременно спасет их от страшного дракона, Гасан при всем желании не мог принимать всерьез.

— Но ты действительно пришла и спасла нас. Пери! Моя белокурая пери! Прости меня! Прости! — шептал Гасан, опускаясь на колени перед кроватью, и целовал ее безжизненную руку. — Я должен был сразу, когда только начались беспорядки, помочь тебе вернуться в Англию, и с тобой ничего бы не случилось… А я… Я не мог! Понимаешь, из-за Фатимы! Она верила в пери. Она заговорила! Я не мог ее обмануть! Я должен был любым способом удержать тебя! Но не я запер тогда твою комнату. Это сделала ее няня, так велела ей Фатима, чтобы ее пери не исчезла… Прости… Я не мог тебе объяснить. В мистику ты не поверила бы! Ты бы посчитала, что я все это выдумал, чтобы заставить тебя остаться… Но я не мог отпустить тебя из-за Фатимы! Она для меня — все. Я не мог. Нет, нет! Это неправда! Я думал, что из-за Фатимы, но нет, не из-за нее! Из-за себя! Я не мог отпустить тебя, я не хотел! Да! Я не мог расстаться с тобой! Это было выше моих сил!

Ты волшебная пери из сказки! Я сразу подпал под твои чары, едва лишь разглядев тебя в бинокль. Но я не мог в это поверить! Не хотел отдать себя во власть женщины! Мне нужна была любая блондинка в роли пери для Фатимы! Прости… Прости… А когда я узнал, кто ты и зачем приехала в Рас-эль-Хоут, я обрадовался — будет несложно задержать тебя во дворце и устроить так, чтобы Фатима видела тебя постоянно. Вот я и поселил тебя по соседству с ней, и она могла видеть тебя всегда, когда ты выходила во внутренний дворик. А ты — ты правда волшебница! — словно чувствовала ее присутствие, улыбалась и махала ей рукой. Прости меня… И вернись! Я понял, что мне не жить без тебя в тот самый миг, когда ты фотографировала павлина. Ты была потрясающе красива! Мне хотелось обнять тебя и целовать, целовать… Но я испугался и стал выговаривать тебе за фотосъемку. Пожалуйста, прости! Умоляю, вернись оттуда, где ты сейчас! Вернись ко мне!.. — Он гладил и целовал ее руку, пытался согреть своим дыханием, но Эмбер не подавала никаких признаков возвращения к реальности. Лишь приборы показывали, что она жива.

Гасан вглядывался в ее серое лицо и с ужасом думал, что не знает, как ему самому жить дальше, если его пери вновь не станет прежней, никогда больше не улыбнется, не поцелует, ни заговорит с ним… Ведь он — он, последний эмир эль-Кхалифа, не имеет права распоряжаться собственной жизнью. Его жизнь принадлежит стране, как, скажем, государственный флаг, который в моменты опасности берегут как наивысшую ценность. А еще — Фатима. Что с ней без него будет?

Так мучительно ощущать себя государственным достоянием, когда кругом враги, а ты не можешь вступить в схватку и рисковать собой, потому что ты — символ и не принадлежишь себе…

В ту ночь, когда экстремисты через подземный тоннель из пустыни проникли во дворец, вырезая всех, кто попадался им на пути, и рассеялись по дворцу — с целью, как потом выяснилось, множественных взрывов и его захвата, — все приближенные эмира искали возможность переправить своего правителя в безопасное место. Он же думал только о них — о Фатиме и о пери.

Не слушая ничьих предостережений, он бросился к Фатиме. Гасан понимал, что всем надо скрываться по отдельности, тогда оставался шанс спастись хоть кому-то из их семьи.

— А пери? Она будет с тобой или со мной?

— Я отправлю ее к волшебнику, — без колебаний ответил Гасан. — На время, конечно.

Тогда он еще не знал, как в сложившихся обстоятельствах отнесется к этому его гостья — после появления «пери» он сразу же отпустил старика к родственникам. И вдруг он понял, что пери о мятеже пока сообщать не стоит, а представить все надо так, будто у него появилась возможность отвезти ее к бедуинам. Только бы Рашид не успел ни о чем ей рассказать! Тот тем временем обследовал с людьми прочие помещения женской половины дворца в поисках мятежников. В такой ситуации было не до соблюдения традиций.

Гасан помчался к «пери», но Рашид был уже там, и еще в ее покоях была бомба! Он сразу это понял, едва взглянул на ларец. И взорваться она могла в любой момент! Но какое-то шестое чувство подсказывало ему, что взрыва не произойдет, если не поднимать крышку. Конечно, он призвал на помощь всю свою выдержку, чтобы не запаниковать и все-таки уговорить «пери» поехать с ним. От самообладания Эмбер он был просто в восторге. Конечно, выдержка «пери» не имела ни малейшего отношения к бомбе, но какой же должен быть характер у женщины, чтобы не броситься примерить ожерелье, которое так призывно переливается под крышкой!..

А потом он вдруг вспомнил, как они наблюдали за верблюдами, и она поинтересовалась, почему у животных на передних ногах веревка. «Вы же знаете, что мы — специалисты в том, чтобы не давать людям и животным сбежать. Животным мы связываем передние ноги, людей — запираем», — ответил он с вызовом.

Но тогда именно он ощущал себя таким же стреноженным верблюдом и понял, что не станет отсиживать у бедуинов и ждать, чем кончится мятеж! В ту же ночь он улетел в столицу и попал туда — словно такова была воля неба! — в самый опасный момент. И сумел переломить ситуацию в свою пользу. К двум часам дня все было кончено, а поздно вечером он вернулся к бедуинам. Там уже знали о его успехе от охраны, которая все время держала с дворцом связь по рации, и готовили праздник. А своей «пери» он опять ничего не сказал.

Глупое мальчишество! Рано или поздно она все равно бы узнала, если не от него и его людей, то хотя бы из газет, сообщений по телевидению или по телефону от своих друзей. Глупо или нет, но он надеялся, что сумеет устроить так, чтобы обо всем рассказать самому и чтобы она осталась с ним навсегда…

Впрочем, может быть, он бы и не стал скрывать от нее правду, если бы пресса вела себя пристойнее. Издания его страны комментировали события крайне осторожно, но что творили иностранные газетчики! Неудивительно, что когда с мятежниками было покончено, британский консул прямо среди ночи потребовал от него объяснений по поводу исчезновения подданной Соединенного Королевства мисс Макгонер. От него, эмира Рас-эль-Хоута — какой-то консул, ладно бы еще посол! Что ж, он отправил ему с Рашидом такой текст, что этот тип больше не посмеет соваться в его личную жизнь и, мало того, будет еще до смерти уверен, что эмир Рас-эль-Хоута его облагодетельствовал…