Яна Лаадикайне - Репетиция любви

— Нет, правда, мы ведь половину нашей жизни смотрим на мир сквозь стекло. Вот, например, в окно. Помню, в детстве я гораздо больше любила наблюдать за играющими детьми в окно, чем играть с ними на самом деле.

— Или когда мы носим очки — подхватил я. — Например, иногда я ношу солнечные очки не потому, что светит солнце, а потому, что мне так удобнее закрываться от взглядов людей, отчего становится комфортнее. — Боже, зачем я говорю это девушке?!

— Да, — подтвердила Кира, — со мной тоже так бывает. А еще я помню, как первый раз надела очки от близорукости, Вроде бы по сути это ничего не меняет, но только мир вокруг приобретает четкость и многое всплывает, чего ты раньше не замечал. А ты когда-нибудь смотрел на мир через бокал вина? Бокал пустеет, а твой взгляд на мир становится все мутнее и мутнее.

— Или через бутылку пива, тут мир даже можно подкрасить, так как стекло цветное, — пошутил я. Мы рассмеялись. — Или через стекло автомобиля, — продолжил я, увлекшись нашим разговором. Ты сидишь внутри как в коробке и наблюдаешь за вереницей людей по обе стороны тротуара. И ты вроде бы среди людей, и ты вне их. И от этого тебе уютно.

— Стекло — это ведь как наши иллюзии? — нахмурилась Кира. — Мне кажется, все вокруг сейчас стремятся разбить как можно больше стекол вокруг себя в попытках избавиться от стереотипов. Но мне кажется, эти стекла нельзя трогать, ведь это наши защитные механизмы, и, избавившись от них, мы становимся какими-то незащищенными. Подумать только, они такие хрупкие, раз — и разбилась очередная иллюзия, а человек на грани срыва.

Я внимательно смотрел на Киру и думал: ведь жил же я как-то раньше без нее. И все у меня было хорошо. Возможно, я и вправду смотрел на мир сквозь стекло. А тут вдруг кто-то его убрал. И оказалось, что оно было не только мутное, но еще и кривое.

Почувствовав мой взгляд, она подняла на меня свои темно-синие глаза. До этого мы практически не касались друг друга, если не считать тех случаев, когда я помогал ей выйти из машины. Но тут мне вдруг захотелось дотронуться до ее розовой щеки и оставить на ней нежный белый след от пальца. Я посмотрел на подрагивающие в ее ушах золотые бабушкины сережки. Это была первая вещь, которая привлекла меня в ней. Не отдавая себе отчета в том, что я делаю, я инстинктивно наклонился и захватил одну из сережек губами. От испуга я закрыл глаза и замер так на секунду, с сережкой во рту. Парадоксально, но мое глупое положение показалось мне каким-то щемяще-сладким. Реакции не последовало, поэтому, чуть помедлив, я втянул в себя мочку уха и стал медленно обследовать окрестности. Я решил целовать Киру во все места в той последовательности, в которой они мне начали в ней нравиться. Ее лицо словно застыло, и сначала я ощущал только его гипсовую твердость. Однако вскоре мои губы почувствовали, как смягчилась и одновременно «погорячела» ее кожа. Меня охватило ощущение, что мне ужасно нравится целовать это пылающее лицо и охлаждать его мелкими глоточками поцелуев, как моросящим дождиком: кап-кап-кап по щекам, подбородку и лбу. Я всегда любил выводить «узоры из поцелуев» на женском лице, словно вышивая полотно любовного настроения. Женщины не всегда понимали, почему именно я это делаю, но инстинктивно чувствовали в этой прелюдии что-то крайне необычное и романтическое и охотно подставляли мне свое лицо, а затем и другие части тела. В моей голове были четкие схемы подобных узоров — от центра (нос) к левому глазу и обратно, далее по диагонали наперекрест к уху, захлест, завязываем узелочек потуже (ухо ведь все-таки эрогенная зона как-никак) и обратно. С Кирой узоры получались фантастическими и причудливыми, не поддающимися никакой интерпретации. Глаза не открывал, возможно, боялся увидеть не то, что хотел. Наконец я остановился и стал «смотреть» на Киру, уже даже не держа ее лицо руками, а просто всматриваясь в него «невидящим», «внутренним» взглядом. Когда я все-таки открыл глаза, то увидел перед собой пылающее и изумительно прекрасное Кирино лицо. Ее глаза были тоже закрыты. Внезапно мне на память пришел эпизод из детства, когда мы ездили с родителями на отдых. Я часто нырял в море, и когда я в очередной раз погрузился под воду, то вдруг решился в первый раз открыть глаза. Я помню то странное стеснение в груди от изумления перед красотой подводного мира, чувство сдавленности в ушах и мутноватую дисторсию окружающих предметов. Нечто подобное я испытывал сейчас. Я смотрел на Киру и не мог оторваться. Казалось, она только что научилась впервые «дышать» и старалась справиться с первыми вдохами и выдохами, которые еще не очень хорошо у нее получались. Теперь, даже если бы я захотел, я бы не смог отнести Киру ни под одну категорию известных мне типов женщин. Хотя нет, под одну она точно подходила в качестве единственного экзотического представителя. Она попадала под категорию «моей Киры». Innamoramento, как говорят итальянцы: кажется, первый раз в жизни я по-настоящему влюбился.

Как ни странно, но после этого вечера Киру словно подменили. Она делала вид, что между нами ровно ничего не произошло.

Я пригласил ее к себе домой, надеясь, что это поможет ей раскрепоститься. Она прошла ко мне в комнату и села на диван. Мы с братом уже давно переехали от родителей, мне удалось накопить денег, чтобы купить свою собственную квартиру, а брат жил в съемной, так же как и Кира. Мне показалось, что она неуютно себя чувствует, так как она несколько раз поправила футболку, стряхнула что-то с брюк, прочистила горло. Для меня тоже было крайне необычно видеть Киру на своем диване, где раньше сидели другие девушки. Обычно одна из них полулежала в обольстительной позе на этом же самом месте, держа в руке бокал и томно улыбаясь. Сейчас мне показалось, что даже сам диван стал другим, как будто присевшая на него Кира поменяла его. И вообще, вся комната стала иной. Знакомые мне вещи вдруг обрели неуловимый налет, как будто кто-то накинул на них легкое полотно-невидимку. Я протер рукой глаза. В голове у меня вертелось одно: «Как начать?» Совершенно очевидно, что старые методы поведения с сидевшими на том же месте девушками не пройдут. Кира даже не улыбалась, она сидела, угрюмо насупившись, и рассматривала противоположную стену. Надо было срочно что-то придумывать. Она вытащила мобильный телефон из сумки и стала набирать сообщение, видимо, чтобы скрыть свою неловкость.

— Кому ты пишешь? — спросил я.

— Подруге, — не поднимая головы от телефона, ответила она.

— Что за подруга? — В любом другом случае я бы здесь промолчал, но меня вдруг почему-то понесло.

Она помолчала, нажимая на кнопки, потом убедилась, что сообщение отправлено, и наконец, подняла на меня глаза: