Надежда Волгина - Дикарь

Не могу сказать, что испытывала страх. Нет. А вот ужас уже вовсю завладевал мною, кидая в холодный пот и шевеля на голове волосы. Ведь только что я едва не убила человека! Это же до какой степени нужно опуститься, чтобы решиться на такое. Как бы я жила дальше? Смогла бы считать себя человеком? Имею ли я право решать, кому жить, а у кого эту жизнь отнимать?

– Что мне теперь с тобой делать? – наконец, заговорил он.

В голосе его звучала обида и непонимание. Но менее страшным и опасным он от этого не казался. Даже примерно не знала, чего могу от него ожидать.

– Если бы убила меня, что стала бы делать? – выпустил он мои руки и встал с ложа.

Андрей подошел к очагу и подбросил в него поленья. Пламя моментально охватило сухое дерево, озаряя призрачным светом небольшой пятачок, в центре которого замерла фигура с опущенными плечами.

– Чего молчишь? – не поворачиваясь, снова спросил он. Взгляд его был прикован к огню.

А что я могла сказать? Что и сама себя не понимаю? Что в одночасье чуть не превратилась в убийцу, а виной всему он?

Я села на топчане и подтянула к себе ноги. Оправдываться не собиралась, хоть и испытывала угрызения совести. Но мое презрение к нему не ослабевало, разве что больше убить его я не хотела.

Андрей в три шага преодолел пространство между нами и, схватив меня за подбородок, заставил посмотреть на себя.

– Отвечай! – велел он, и в голосе его послышалась угроза. – Убила бы меня и что?..

– Сбежала бы, – дернула я головой, высвобождаясь из его пальцев. Кожа на подбородке горела, словно к ней приложились раскаленным железом. А по спине не переставал бегать холодок. Даже примерно не знала, чего от него можно ждать. Незнание рождало страх.

– Сбежала бы?!

Первый раз видела и слышала его смех. Какой-то дикий и невеселый. Впрочем, оборвался он так же быстро, как и начался.

– И как ты собиралась это сделать? – он опустился на топчан, а я отодвинулась от него подальше.

Его спокойствие передалось мне. Страх улетучивался по мере осознания, что ничего он со мной делать не собирается. Кроме того, кажется, впервые за все время мы разговаривали.

– Не знаю, – честно ответила я. – Не могу так дальше жить… Ненавижу тебя…

Про ненависть к себе я промолчала, хоть она и была сильнее в разы. Но убить себя у меня не хватило бы духа. Всегда считала, что самоубийцы очень сильные люди. Да и не готова я была расстаться с жизнью, которую считала великой драгоценностью, дарованной свыше. Вот только, свое существование не могла назвать жизнью, даже с натяжкой.

– Больше чем я сам себя ненавижу ты не сможешь ненавидеть меня, – тихо проговорил Андрей, отворачиваясь от меня.

Какое-то время мы молчали, а потом я спросила о том, о чем думала постоянно:

– Зачем ты так со мной поступаешь?

– Сам толком не знаю, – немного подумав, ответил Андрей. – Когда увидел тебя в яме, израненную, без сознания, сначала хотел только спасти. А когда принес сюда, понял, что не смогу отпустить.

– Так просто?..

Горечь затопила меня. Вот так вот просто, идя на поводу у своих инстинктов, он распорядился моей жизнью.

– Запер меня в клетке? Грубо имеешь каждый день? Просто потому что тебе этого захотелось?

Я ждала ответа, пока не поняла, что его не будет. Да и что он мог сказать? Какие доводы могли бы оправдать подобное поведение?

– Сколько тебе лет? – задала я очередной вопрос больше не из любопытства, а чтобы продолжить разговор. Оказывается, я соскучилась по обычному человеческому общению. Беседу с Андреем вряд ли можно было считать обычной, особенно учитывая обстоятельства, что ей предшествовали, но все же это было лучше, чем недели молчания.

– Двадцать пять.

– Почему живешь отшельником?

– Есть причина… Тебе об этом лучше не знать, – опередил он меня, ответив на вопрос, который я не успела задать.

– А давно ты так живешь?

Я испытывала потребность выяснить как можно больше. Пока он настроен рассказывать, я обязана задавать вопросы. Чувствовала, что именно эти знания позволят мне изменить свое отношение к нему.

– С четырнадцати лет.

Боже мой! Так он еще в подростковом возрасте стал отшельником?! Я пыталась взять себя в руки и спрятать эмоции, что уже хлестали через край. Отчетливо представляла себе его несформировавшимся юнцом, у которого только пробиваются усики. Что же может толкнут ребенка отказаться от нормальной жизни? Что такого страшного произошло с ним?

– А до этого?.. Где ты жил до этого?

– В деревне. С отцом, матерью и братом, – сосем тихо добавил он.

Мне до ужаса хотелось разгадать его тайну. Я боролась с жалостью к тому ребенку, что вынужден был скрываться от людей. Но что-то мне подсказывало, что больше развивать эту тему он не станет. Тогда я решила повернуть разговор в другое русло.

– А твои способности?.. Как ты этому научился?

– Чему именно?

– Ну… ты же сделал так, чтобы я ничего не могла вспомнить. Вылечил меня. И эта стена…

– Стена? Ах, это!.. Ты имеешь в виду защиту? Это вынужденная мера. В лесу много диких зверей. Чтобы они не нападали, я поставил защиту.

– Ты так просто говоришь об этом, словно любой человек может такое сделать, – усмехнулась я. А сама подумала, что вот сидим мы с ним и болтаем словно давние знакомые. Что изменилось, и почему раньше так не получалось?

– Я не знаю, откуда это у меня. Способности появились, когда… В общем, не важно. Умею и все тут.

Да уж, исчерпывающий ответ, ничего не скажешь.

– А зачем ты стер мои воспоминания?

– Чтобы тебе было легче.

– Спасибо, конечно, за заботу, – не удержалась я от сарказма, – но не мог бы ты их вернуть? Я уж как-нибудь сама решу, что для меня лучше. Неужели ты не понимаешь, насколько тяжело осознавать, что часть твоей жизни исчезла, испарилась?!

– Верну, – медленно кивнул он и посмотрел на меня. – Только сначала хочу кое-что сказать тебе.

С минуту он молчал, видимо, собираясь с мыслями, а потом заговорил:

– Сейчас бродить по лесу опасно. Кроме того, снега уже выпало столько, что пробираться по нему будет тяжело. Да и морозы уже стоят нешуточные, зима тут наступает рано… Как только сойдет снег, я отпущу тебя, сам выведу из леса. И еще, – остановил он готовящуюся заговорить меня жестом. – Больше я к тебе не притронусь, если ты, конечно, сама этого не захочешь, – невесело усмехнулся напоследок.

«Ни за что!» – едва не воскликнула я, ликуя от радости. Сегодня я одержала победу. Пусть она почти ничего не изменит в моей нынешней жизни, но я хотя бы смогу не ненавидеть себя.

– Ложись спать, – велел Андрей. – Завтра ты все вспомнишь.

Я хотела спросить, где будет спать он, когда поняла, что он собирается уходить, но не стала этого делать. В конце концов, не все ли мне равно. От того что мы поговорили откровенно, ничего не изменилось. Он как был дикарем, регулярно насилующим меня, таким и остался. Еще бы избавиться от ростков жалости к нему, что вовсю пробивались в душе, и я бы смогла вернуть былое равновесие и попытаться спокойно перезимовать.