Алексей Веселов - Вызов Ланселоту: есть ли нынче рыцари без страха и упрека?

Вот в Японии детям до семи лет разрешают все, что захочется. Хотя… Как сказать, как сказать. Да и Бог его знает, как там на самом деле в Японии! Мифы все, легенды, охотничьи байки побывавших… Про нас вон до сих пор говорят, что мы на улицах медведей с рук прикармливаем.

Откуда там Ольга письмо получила? Из Страсбурга? Он хотел бы надеяться, что это приглашение отведать страсбургский пирог, а не вызов для дачи показаний в суде по правам человека. А что, мало ли, все бывает…

Вот так, сидя в больничном кресле для посетителей и улыбаясь по поводу страсбургского пирога, Рукавишников потихоньку придремал.

Очнулся он, когда народ повалил в коридор.

Ему повезло еще раз: после КВН главврач пребывал в самом благодушном настроении.

Приглашение заглянуть на чашку чая с французской булочкой, то есть письмом, старый доктор принял с удовольствием, посетовав только на отсутствие словаря: «Пардон, придется петь с листа, а ливр увэр, как говорят ленивые хористы Гранд-опера».

Доктор сыпал прибаутками, вспоминая, как он студентом ухаживал за некоей мадемуазель Мари из Дижона: «Миленькая такая, пухленькая, марципановые губки, но это антр ну суа ди — между нами, доктор, — чтоб ни-ни! У нас в Родниках, упаси Боже, в губы не целуются! Шучу, шучу… Словом, она рыдала, уезжая из России, где, верно, навек оставила свое разбитое сердце. Оно здесь — в моем нагрудном кармане».

Для большей убедительности Михаил Афанасьевич похлопал себя по груди и солидно молчал весь остаток пути. Подойдя к двери Рукавишниковых, он постучал три раза.

— Айн, цвай, драй — не правда ли, звучит неплохо, так же, как и русское — раз, два, три. А вот французское «ан, до, труа» — вяло, а те же англичане считают просто смешно. Мы вот с вами, Иван Алексеевич, говорим благозвучно и с энергией, а пишем ужасно. Слишком сложная у нас орфография! Конечно, Москва — это Третий Рим, и ей все позволено. Но мы тут, в Родниках, недовольны. Понимаете, о чем я?

Рукавишников поднял брови, показывая, что мысль очень тонкая, и пробормотал, что он и вправду не умеет писать так же быстро, как говорить. И пора, в самом деле, приструнить ответственных за орфографию. Главврач рассмеялся: «Кха, кха, кха, хе-хе, доктор, а вы знаете толк!»

— Ну-с, и почему нам не открывают? — поинтересовался он, прислушиваясь. — Может, ключом?…

Рукавишников признался, что ключа не имеет, а не открывают им потому, что стучать — это неправильно. Кто хочет, чтобы Рукавишниковы его услышали, тот должен дернуть за веревочку. Стоит дернуть — и зазвенит колокольчик. Вернее, сразу три — на кухне, в ванной и на втором этаже.

Главврач с интересом пощупал веревочку, заметив при этом, что она мало походит на хвостик ослика Иа, который Сова использовала в качестве шнурка для звонка. Поэтому он и не сразу заметил. Михаил Афанасьевич продел палец в колечко и дернул. По всему дому рассыпался дробный трезвон.

— Ого! — воскликнул главврач восхищенно. — Малиновый!

— Колокольчики покупали в газетном киоске, — честно признался Рукавишников.

Доктор еще раз дернул за веревочку. Услышав звук отпираемого замка, означавший, что хозяева не спят и не умерли и вот-вот отопрут, Михаил Афанасьевич стал дергать за веревочку почти без перерыва.

Им открыла Наташа. Но доктор все звонил и звонил. Тут уж и остальные Рукавишниковы вылезли из своих углов, как муравьи на кусочек подмокшего рафинада. Собравшись на пороге, они терпеливо ждали, когда же маэстро соблаговолит исполнить последнюю трель своего импровизированного концерта. Наконец прибежала кошка Липси. Выгнув спину, она громко зашипела, чем и привела старого доктора в чувство.

— Простите. Заигрался, — сказал он и галантно раскланялся с Ольгой.

Затем церемонно извинился перед девочками, что пришел без баранок, и тут же потребовал чаю. Когда все уселись за стол, на переносице старикана появились роговые очки, в руках — загадочное послание. Его вместе с конвертом вручила Наташа, настороженно поглядывая на громадные руки хирурга, устроившие в доме колокольный погром.

— Гм! Тэк-с… — пробормотал Михаил Афанасьевич, разглядывая конверт. — Шевалье Ланселот в Rodniki! Гм!

Старый доктор по-французски промурлыкал «Мальбрук в поход собрался» и погрузился в чтение, шумно прихлебывая из чашки.

Ольга шепотом сообщила мужу о тревожном звонке тренера. Иван пожал плечами.

Читалось это так: давай не паниковать. Что зря нервы мотать из-за невесть чего? Если бы Киру глаз выкололи — это да! И тренер, кстати, тогда не стал бы темнить. Сообщить родителям и сбыть с рук на больничную койку в реанимацию, то есть, конечно, наоборот: сначала сбыть в реанимацию, а после огорошить родителей, — это первейшая заповедь всех тренеров.

Ольга забарабанила чайной ложечкой по стенкам чашки. Это означало: «Иван, ты страус, ты мамонт пуленепробиваемый!»

Всегда так пугавшаяся несчастий, которые могли коснуться ее детей, сейчас она почувствовала раздражение. Может, паниковать и не стоит, но нельзя же делать вид, что ничего не случилось! Другое дело — обычные, бытовые невзгоды или неприятности на работе. Тут полная безмятежность Ивана, пожалуй, служила неплохим балластом на судне семьи Рукавишниковых. Впрочем, эту безмятежность, может быть, еще не испытал настоящий шторм…

Старый доктор довольно неожиданно закончил чаепитие: перевернул чашку вверх дном на блюдце.

— У вас заварка хорошая — много танина. По его разводам можно гадать, как на кофейной гуще. Или как по полету птиц. Кстати, мой прадед по курам гадал. И именно он положил начало нашей лекарской династии — окончил в Серпухове ускоренные фельдшерские курсы. А потом — марш-марш на войну.

— С фашистами? — уточнила Мила, хотя куда больше ее волновали всякие гадания или того почище — колдовство.

— Нет, были и другие войны, о которых куры знали всю подноготную. Например, Первая мировая.

— Вы шутите, наверно! — сказала Наташа, с интересом рассматривая разводы на стенках своей чашки. — Это не в Родниках, а в Риме гадали по птицам. Если птицы как-то не так летали, римляне на войну вообще не ходили. К тому же куры не летают!

— Ну-ну, не летают… Попробуй сбросить эту птицу с высоты, и увидишь. Просто домашние куры ленивые.

— И что вашему прадедушке предсказали ленивые куры? Он их что, с крыши сбрасывал? — спросила Мила, корчившая рожицы своему отражению в самоваре.

— Зачем с крыши? И кто бы ему позволил!.. Нормальная курица после такого издевательства может стать ненормальной…

— И яйца перестанет нести! — подхватила Мила.

— Вот именно! Прадед был человеком малограмотным. Будь он царский оракул — он бы, может, революцию предсказал. А так… обыкновенный пророк в Родниках. Он ближе к вечеру приходил на чей-нибудь двор, ложился на землю перед курятником и смотрел, смотрел… Если у кого куры жили в доме, он ложился на пол в доме. Над ним смеялись, а между тем куры назвали ему все дворы в Родниках, куда после солдаты не вернулись с войны…