Мишель Дуглас - Ни дня без тебя

Ксавьеру было больно это слышать. Никто не смог бы радоваться жизни в браке с бабушкой. Она не выносила смеха, шуток и веселья. Лоренцо был несчастен с ней. Как только ему удалось не превратиться в жестокого и злобного человека!

– Несомненно, в его неудачном браке тоже виновата Эгги, – усмехнулась Уинни. – Ваш дед создал огромную корпорацию. Он был одержим работой, но, как мне кажется, несмотря на жену, троих сыновей и на успешную карьеру, он не был счастлив. Жизнь моей бабушки по сравнению с его жизнью была очень скромной, и все-таки она жила с радостью.

Ксавьер сжал ладони. Какое право имела Эгги на радость, когда лишила жизнь деда счастья и покоя?

– Но если переделать мотель в испанском стиле и это поможет залечить рану, то я полностью за. И что бы вы там ни думали, Эгги тоже была бы за.

– Я хочу с ней встретиться.

– Это невозможно, – покачала головой Уинни.

– Но…

– Чтобы вы говорили с ней таким же образом, как говорили со мной и Тиной?

Что ж, ему придется сделать это за ее спиной. Он твердо намерен выполнить обещание, данное Лоренцо.

Уинни взяла портрет Эгги и вежливо улыбнулась:

– Прошу меня извинить, но у меня свободные полдня.

Ксавьер ушел в свою комнату и погрузился в просмотр сообщений на электронной почте. Ему мешали звуки из коттеджа напротив… коттеджа Уинни. Походило на стук мяча.

Соседний участок был решающим для его планов. Он дал бы ей хорошую цену – если придется, то очень высокую.

Тук-тук.

Ксавьер встал. Не стоит откладывать разговор.

Он вошел к Уинни через боковую калитку и понял причину стука. Уинни стояла к нему спиной и махала то ли битой, то ли ракеткой, играя в… как это называется в Австралии? Свинбол или тотем теннис?

Она буквально выбивала искры из мяча, играла так, словно сражалась не на жизнь, а на смерть.

Ксавьер в растерянности запустил руку в волосы. Неужели это он довел ее до такого состояния?

Уинни не заметила его появления, и он мог бы повернуться и незаметно уйти.

Еще одна ракетка лежала рядом на траве. И неожиданно для себя, тихонько выругавшись, он схватил ракетку и присоединился к игре.

Уинни ничего не сказала и не остановилась. Они играли молча. Наконец он спросил:

– Вы на меня сердитесь?

Она пропустила удар.

– Нет!

Следующий удар Уинни был излишне агрессивен, и он едва его отразил.

– Ксавьер, это старые дела. Но тетербол иногда помогает.

«Старые дела? Мужчина?»

Кто-то из прежних неудачников, разбивших ей сердце? И она все еще мучается? Уинни заслуживает лучшего, чем тот мужчина, который ее использовал.

Она права: она не принадлежит к распущенным женщинам, безрассудным эгоисткам, ищущим развлечений. Им наплевать, как их поведение отражается на других. Уинни не такая. Она помогает больным, как в случае с Сереной. Она успокаивает плачущих детей.

– Вы очень любили Лоренцо, да? – вдруг спросила Уинни.

– Да, очень.

– Расскажите мне о нем. Почему вы так сильно его любили?

Да, он сильно любил деда. Ксавьер рассказал Уинни о каникулах и уик-эндах, которые он проводил с Лоренцо. Это было единственным ярким пятном в его одиноком детстве. Он перечислил разные случаи, о которых годами не вспоминал.

Уинни смеялась, когда он описал, как они с Лоренцо неумело подстригали в саду деревья. Бабушка, к несчастью, не отнеслась с юмором к кривым шапкам кустов живой изгороди в их обширном поместье на холмах Малаги. Но бабушка была полной противоположностью Лоренцо, всегда готовая искоренять все, что считала неуместным, шумным или безвкусным. В ее присутствии Лоренцо никогда не смеялся.

Он рассказал Уинни, как они с Лоренцо бродили по извилистым, узким улочкам старой части города, где ели паэлью и разговаривали, разговаривали.

Они с Лоренцо создали свой мирок, где царили смех, любознательность и свобода. Их мир был совсем не похож на реальный, на мир, где все определяли долг, положение и внешние приличия. Им было радостно в обществе друг друга. А возвращаясь в реальность, оба становились молчаливыми одиночками.

Уинни опустила биту, зеленые глаза сделались совсем темными.

– Спасибо.

– Я ничего такого не сделал.

Она слегка улыбнулась и… вдруг поцеловала его в щеку. И тут же его окутал запах жасмина. Он едва устоял, чтобы не обнять ее и не поцеловать… как следует.

В голове – разные пленительные образы, в ушах – свист, подобный ветру, кровь стучит в жилах. Уинни отстранилась и застыла. Зеленые глаза сверкнули, и он понял, что с ней происходит то же самое.

Неужели она сейчас поцелует его в губы?

Но… она отступила назад.

– Я… Хотите чего-нибудь выпить?

Он кивнул. Она вытерла ладони о брюки – нервное движение, которое потешило его мужское самолюбие. Когда это было, чтобы он так хотел женщину? И она его тоже хочет. Догадался по ее глазам, по зарумянившимся скулам.

Что им запретит уступить страсти, доставить друг другу удовольствие?

– Тогда садитесь. – Она махнула рукой на стол и скамейки во дворе и убежала в дом.

Он сидел и ждал. Сердце гулко стучало.

Уинни вскоре вернулась с кувшином домашнего лимонада со льдом. Он заметил, что руки у нее дрожат, когда она разливала лимонад.

Хоть она и назвала себя порядочной девушкой, но это не означает, что каждое романтическое знакомство она станет расценивать как прелюдию к любви и длительным отношениям.

Тепло разлилось у него внизу живота. Но сначала он выяснит, каковы ее взгляды на этот счет. А затем…

Он весь горел. Уже давно он не чувствовал такого прилива жизненных сил.

Все желания Ксавьера отразились у него на лице. Уинни впилась пальцами в стакан, сердце делало кульбиты.

Боже! Зачем она поцеловала Ксавьера… пусть невинно, в щеку?

«Невинно?» Смех, да и только. «Не ври! Ты хотела дотронуться до него, и ты это сделала. Хотела вдохнуть его запах».

Но как же хорошо он пахнет! Что касается остального… Он крепкий, мускулистый. Какая непростительная глупость коснуться его. У нее до сих пор покалывает ладони.

«Прекрати! Скажи что-нибудь наконец!»

– Вы были близки с родителями, Ксавьер?

– Я их уважаю. – Он смотрел на нее исподлобья. – Мои родители… они по характеру очень сдержанны и… любят соблюдать приличия. Они отправляли меня в самые лучшие школы-интернаты.

– Сколько же вам было лет, когда вы впервые стали там учиться?

– Пять.

«Они отправили его в пансион в пять лет?» Уинни передернуло.

– Университет тоже был из первоклассных. У меня были самые лучшие возможности.

– Но… вы не отзываетесь о родителях с той же теплотой, как о Лоренцо.

– Мы с Лоренцо… как бы это выразиться. Мы родственные души.

Она поняла: Лоренцо был единственным лучом света в одиноком детстве Ксавьера. Неудивительно, что он так горюет по деду.