Франсуаза Саган - Властелин сердец

Выбранные мною слова прозвучали слабо и бесцветно, но я была так поражена, что ничего другого не могла придумать. Кроме того, сама не знаю почему, но в трагических ситуациях мне в голову не шло ничего, кроме самых банальных вежливых фраз.

— Если бы ты только знала, сколько людей сплошь и рядом преспокойно переступают через это твое «так нельзя», обманывая, подкупая, унижая, бросая других…

— Но убивать нельзя, — твердо сказала я.

Он пожал плечами, Я ожидала душераздирающей сцены, и эта спокойная беседа ставила меня в тупик. Он снова заговорил:

— Как ты узнала?

— Я думала об этом. Всю ночь думала.

— Ты, должно быть, страшно устала. Хочешь кофе?

— Нет. И я не устала, — резко ответила я. — Льюис… что ты собираешься делать?

— Ну… ничего. Это же самоубийства, «чистая смерть». Никто никого не сбивал машиной… Никаких улик. Все в порядке.

— А я? — мой голос перешел почти на крик. — А как же я? Что же мне теперь, жить с убийцей? Позволять тебе просто так лишать людей жизни и сидеть сложа руки?

— Просто так? Но, Дороти, я убивал только тех, кто когда-то обидел тебя или продолжал обижать. Это не просто так.

— Да что с тобой? Ты не мой телохранитель. Разве я тебя о чем-то просила?

Он наконец оставил кофейник в покое и посмотрел мне в глаза.

— Нет, — ответил он, — но я люблю тебя.

Тут моя бедная голова закружилась, я сползла со стула и, не без помощи измотавшей меня бессонной ночи, впервые в жизни лишилась чувств.

Я пришла в себя на диване и увидела перед собой Льюиса; у него было совершенно потрясенное лицо. Мы молча посмотрели друг на друга, и он протянул мне бутылку виски. Не отрывая от него глаз, я сделала глоток, потом другой. Сердце вернулось в нормальный ритм. И мной сразу овладела ярость.

— А, так значит ты меня любишь? Да ну? И поэтому ты убил беднягу Фрэнка? И Лолу? Так почему же ты не расправился с Полом, пока еще была возможность? Ведь, в конце концов, он мой любовник!

— Потому что он любит тебя. Но если Пол попытается бросить или обидеть тебя, я и его убью.

— Боже мой, да ты сумасшедший! И многих ты отправил на тот свет до нашей встречи?

— Никого. Не было причины. До встречи с тобой я никого не любил.

Он вскочил и зашагал по комнате, потирая подбородок. Мне казалось, что мой кошмарный сон продолжается.

— Понимаешь, до шестнадцати лет все только и делали, что били меня. Мне никто ничего не дал. А потом я вдруг всем сразу понадобился. Мужчинам, женщинам — всем, но при условии, что я э-э-э… что я…

Этот стыдливый убийца перешел все границы. Я оборвала его:

— Да, понятно.

— Никто ничего не дал. Понимаешь? Никто и ничего, за просто так. Никогда и ничего бесплатно. Все. Кроме тебя. Лежа в кровати там, наверху, я был уверен, что и ты… ну… войдешь однажды и…

Он покраснел. Боюсь, что я тоже. Я казалась себе то Дж. Х. Чейзом, то Кэтлин Норрис. Я потеряла дар речи.

— Когда же я понял, что все делается просто так, от чистого сердца, я полюбил тебя. Все очень просто. Знаю, ты считаешь меня слишком молодым, предпочитая Пола Бретта. Я не интересую тебя, но я, по крайней мере, могу защищать тебя. Вот и все.

Вот и все. Как он и сказал. Вот и все, вот и все… Я сама засунула себя в осиное гнездо. И ничего не могу с этим поделать. Мне конец. Тогда на дороге я вытащила из канавы безумца, убийцу, жертву навязчивой идеи. Пол снова оказался прав. Пол всегда прав.

— Ты не держишь на меня зла за это? — мягко спросил Льюис.

Я не ответила. Как можно за что-то «не держать зла» на человека, убившего троих, дабы угодить одному? Его вопрос звучал немного по-детски, подумала я, вернее попыталась подумать, поскольку голова моя в тот момент была совершенно пуста.

— Ты знаешь, Льюис, что мой долг передать тебя в руки полиции.

— Как хочешь, — спокойно сказал он.

— И я немедленно позвоню туда, — слабым голосом добавила я.

Он поставил передо мной телефон, и мы оба уставились на него, как на пустое место, словно к нему не был подведен шнур.

— Как ты сделал это? — спросила я.

— Начнем с Фрэнка. От твоего имени я договорился с ним о встрече в мотеле, предварительно забронировав номер по телефону. Я вошел через окно. Как разобраться с Болтоном, я понял сразу. Я якобы уступил его домогательствам. Он тут же согласился встретиться со мной в одном отеле с сомнительной репутацией. Он был очень доволен. Я мог свободно входить и выходить, так как ключ он отдал мне. Меня никто не видел. Что же касается Лолы, то я провел всю ночь под ее машиной, откручивая болты на передних колесах. Вот и все.

Я могла сохранить все в тайне и просто вышвырнуть Льюиса из дома. Но это было все равно что выпустить на улицу льва. Он станет следить за мной издалека и продолжать убивать, как заведенный. Я могла приказать ему покинуть город, но он подписал долгосрочный контракт, и студия разыщет его везде, куда бы он ни направился. И я не могла заявить на него в полицию. Я вообще не могла ни на кого заявить. Я оказалась в ловушке.

— Знаешь, — сказал Льюис, — никто из них не страдал. Все происходило очень быстро.

— Как это милосердно, — съязвила я. — Ведь ты вполне способен зарезать перочинным ножом.

— Ты отлично знаешь, что это не так, — ласково сказал он.

Он взял мою руку. Несколько мгновений я бессознательно позволяла ему удерживать ее. А потом вдруг вспомнила, что его теплые, нежные, тонкие пальцы убили трех человек, и удивилась, почему это меня больше не ужасает. Решительным движением я высвободила свою руку.

— А тот вчерашний парень, ведь и его ты хотел убить, не так ли?

— Да, но это было бы полным идиотизмом. Я сдуру принял дозу ЛСД и не ведал, что творю.

— Но даже без этого… Льюис, ты хоть понимаешь, что ты натворил?

Он посмотрел на меня. Я пристально изучала его зеленые глаза, совершенную линию рта, черные волосы, мягкую кожу в поисках хоть какого-то признака понимания или признака садизма, но ничего не обнаружила. Ничего, кроме безграничной нежности ко мне. Он смотрел на меня, как смотрят на ребенка, устроившего истерику из-за пустяка. Могу поклясться, глаза Льюиса говорили, что он прощает меня. Такого вынести я уже не могла и… разревелась. Он обнял меня, ласково погладил по голове, и я не оттолкнула его.

— Между нами говоря, — шепнул он, — сегодня утром мы оба уже достаточно поплакали.

Разумеется, у меня страшно разболелась печень. Всякий раз, когда происходит что-то серьезное, случается приступ. Этот длился два дня и дал мне сорокавосьмичасовую передышку, во время которой я не могла думать ни о чем другом. Потом боль постепенно отступила, и мой мозг снова был готов к принятию решений. Может показаться, что два дня мучений — невеликая расплата за три трупа, но критиковать меня за это способен лишь тот, кто сам никогда не корчился от печеночных коликов. Когда я, все еще не до конца окрепнув, выбралась из постели, то просто не могла больше мириться с существованием каких бы то ни было проблем. Я просто поставила на них крест. По значимости я мысленно уравняла преступления Льюиса со своим подоходным налогом. Кроме того, бедняга все два дня не отходил от меня ни на шаг, колдуя над компрессами, лекарствами и отваром ромашки. Он был до смерти перепуган, и я просто не могла укусить кормившую меня руку.