Алексей Суслов - Кружение времени

Эпиграф: "Любовь – долгая прогулка вдвоём среди соблазнов и страданий, которые следует стойко пройти вместе."

Глава 1.

Он проснулся так рано, что все мышцы его, неуверенно, но приходили в себя, возвращая душе забытое чувство уверенности в своих силах.

Таким было пробуждение Егора Мельникова, двадцатидвухлетнего студента, носившего столь мужественное имя в честь деда – артиллериста, художника и москвича, отдавшего свою двушку внуку. Дед любил жареную селёдку и деревенские огурцы; его Егор плохо помнил, но гордился тем, что отец его донашивал старые фронтовые валенки старика. Часто парень думал, что дед

и отец – из иного измерения, ведь дед обожал шалости ( Егор был скуп на чувства), а отец, старый рыбак любил острые словеса про баб и властителей ( к этим двум Егор питал возвышенно-строгие чувства). Отец, Сергей Вениаминович, был учителем литературы и русского языка; но мысли об отце редко посещали Егора Мельникова, особенно, рано утром, когда приходилось добывать нужные мысли в тайниках мозга… И теперь, когда бритые щёки студента показывали здоровый румянец, рука его потянулась к телефону.

Гудки повторяли биение сердца. Голос Анжелики, доносящийся словно из бескрайних простор, содержал в себе нотки удовольствия и благодарности.

-Да, это я. Вчера была моя сестра. Привет!

Егор улыбнулся какой-то неописуемой улыбкой, в которой содержалось много посылов в мир. Он переваривал много всплывающих образов, заставлял себя не волноваться по пустякам, ибо сама связь с этой девушкой в течение трёх месяцев вызывало уверенность, которой он повзрослел и возмужал.

-Доброе утро, моё золотко! – промурлыкал Мельников. -Как мы чувствуем себя? – почему сказал "мы"? Егор решил, что просто волновался. Это просто пустяк, ничего незначащий.

Засвистел чайник. Егор вынужденно положил телефон на столик. Обжёгся и облизнув большой палец, на котором вскочил пузырь, Мельников почувствовал нестерпимую злость. Посидел, наблюдая за чехардой мух на потолке, успокоился.

Снова набрав номер Анжелики, он отхлебнул чай и откусил сыр. Аппетит нарастал.

-Куда ты пропал? – ласковая Анжелика пела как сирена.

-Я обжёг палец от чёртов чайник. Ой, прости что ругаюсь, но ведь утро… Как то так.

Девушка засмеялась и этот смех, лёгкий и воздушный, повис в воздухе Егоровой кухни, лёг на цветок, свисавший с верха холодильника и уносился в открытую форточку.

-Егорушка, я улетаю по работе в Тегеран. Там есть работа по сбережению вавилонской культуры. Наша русская затея. Кстати. что тебе привезти?

Мельников стоял у окна и смотрел как бригада рабочих укладывала асфальт.

-Да ничего, кроме тебя. Я буду нестерпимо скучать как самый близкий тебе человек.

Анжелика была довольна разговором.

-Да, у меня появилась некоторая любопытная новость для тебя, но об этом – в следующий раз.

На этом разговор иссяк.

***

Анжелика вертелась возле большого овального зеркала в ванной комнате, держа в руке телефон. Она любовалась своими обольстительными бёдрами, наделавшими много шума когда-то в МГИМО. Были и такие "кадры", которым нравилась только её грудь. А думали ли они о чём-нибудь, в мыслях "разбирая" её на части? Это мерзко и противно. (А что нужно молодёжи, как не марш в центре Москвы и милитаристскими флагами, новый "Лексус" и добротные джинсы?). Анжелике хотелось многого в двадцать шесть лет, и год спустя наступили её лучшие времена: она не нуждалась в деньгах, имела любимого человека (нашего Мельникова) и моталась по всему белому свету. Её работа в Минкультуры отнимала много сил, но доставляла необъяснимое чувство кайфа послаще выступления любимой рок-группы.

Временами Анжелика жаловалась в родительском доме папе-генералу, Рудольфу Семёновичу Скришину, о нагрузке, возложенной на её хрупкие женские плечи, но генерал бросал одну сигарету и доставал другую и ничего не говорил. Он не отрывал взгляда от футбольной трансляции и ушёл в какой-то иной, неразгаданный мир, будто служба в армии отобрала у Рудольфа Семёновича все душевные силы.

…-Это ведь великолепно! – шептала Анжелика у своей постели.

А ведь такой купальник она подбирала целых полгода, прошедшие в поисках по торговым бутикам Таиланда, Японии и Мексики. Теперь девушка дивилась сочетанием своей смуглой загорелой кожи и золотистого свечения блёсток купального костюма.

И ей вспомнилось, что она едва не утонула на Красном море, когда впервые влюбилась и всё время думала о Женечке, который был старше её на три года и имел самые рыжие кудряшки во всём мире. Тогда она, влюблённая и беспечная, пошла ко дну по воле злого рока, но была спасена пожилым китайцем. Ах, поставьте бронзовый памятник этому человеку! Это было десять лет назад. Теперь она плавает не хуже мастера спорта, в чём заслуга опытного инструктора и деньги Рудольфа Семёновича.

…Грудью наша героиня гордилась кабы с животной страстью, говоря себе, что это зов крови. Мать, Евгения Викторовна Скришина, рано ушедшая из жизни, в 12 Анжелиных лет очень беспокоилась, что девочка растёт хилой и малоразвитой физически. Но к 16 годам Анжела обогнала всех сверстниц, и Евгения Викторовна, уже умирая, была довольна, как бывает доволен смертельно больной человек… И теперь, думая о поездке в Иран, Анжелика вспоминала свой последний сон, где покойная Евгения Викторовна была располневшей и похорошевшей, словно вступила в новую фазу жизни. Нечто новое наступило и для её дочери – та металась между кухней и туалетом, где Анжела извергала рвотную массу с каким-то безумным спазмом. "Началось" – шептала младшая Скришина всякий раз и это будоражило мозг как разряд тока. Но откладывать поездку не было возможным – был долг и строгий график работ. Сходить с этого пути не хотелось, ведь была и ответственность за будущее…своего ребёнка.

***

Егор Мельников мчался в такси по полуденной Москве, любуясь красивыми девушками и прекрасной июньской погодой. Таксист был напыщен важностью, не весть какой, будто выиграл в лотерею миллион.

"Возможно, получил наследство или выдал дочку замуж" – подумал Егор.

Мельников пробежал взглядом недавние свои студенческие записи и удовлетворение своей добротной работой разлилось по позвоночнику.

Минут через двадцать они остановились у автобусной остановке, взяв женщину лет тридцати в коротком платье и платочке, у которой начались предродовые схватки. Егор держал голову плодоносящей, вдыхая прелестный аромат французских духов. Иногда Надежда (так звали женщину) плакала, но чаще у неё было эйфория по случаю предстоящего рождения первенца. Они с мужем решили назвать младенца Дашенькой в честь матери отца, отдавшего службе на Северном Кавказе десять безумных лет. Мельников говорил Надежде и таксисту, что, возможно, и его девушка беременна.