Ванесса Мэтьюс - Любовь как ненависть

Эмили была совсем не в восторге от идеи гулять по пляжу прохладной весенней ночью. Она с детства не любила холода и сырости, а сейчас, еще не остывшая после бурного секса, она думала о них со страхом. К тому же на пляже могли быть люди. А любой, кто увидит их вместе, сразу же поймет, чем они занимались. Но глаза Скотта сияли от радости, и Эмили решила с ним не спорить. Он выглядел таким юным и беззаботным, что женщина захотела продлить это состояние как можно дольше.

Они спустились вниз и пошли к пляжу. Светила луна, на пляже было безлюдно. Ветер с моря усилился, стал холодным и резким. Скотт обнял Эмили за плечи, плотнее прижал к себе. Она приникла к его груди, спрятала руки у него за пазухой. Этот жест доверия вызвал у Скотта умиление. Ему захотелось поговорить с ней по душам. То немногое, что она рассказала ему о своей семье, наводило его на подозрения, уже давно приходившие ему в голову. Видимо, Эмили так рвалась сделать успешную карьеру, чтобы доказать самой себе свою полноценность. Доказать то, что она не повторит жалкой участи своих родителей.

— Ты ничего не рассказывала мне о своей маме. Какая она? — спросил Скотт.

Было бы так легко просто заниматься любовью эти два дня и не заводить никаких разговоров. Если дело было бы только в физическом влечении… Душа Эмили ускользала от него, и вот сегодня Скотту выпал редкий шанс понять ее.

Эмили запрокинула голову назад, глядя в небо. Мужчина видел ее профиль, очертания чуть вздернутого носа, упрямый подбородок, шею. Скотт поднял руку и нежно провел по ее лицу.

— Расскажи мне о своей маме, — еще раз попросил он.

— Ей пришлось хлебнуть горя, — глухо отозвалась Эмили. — Я же говорила тебе, мои родители — беженцы из Чехии. Приехали сюда давно, когда меня еще на свете не было.

«Интересно, похожа ли Эмили на мать? — подумал Скотт. — Вот бы увидеться с ней, поговорить».

— Она тоже журналистка?

Эмили резко обернулась к нему. Ее глаза были полны слез. Скотт понял, что затронул очень болезненную тему.

— Смеешься ты, что ли? У нее нет даже высшего образования. Всю жизнь она работала уборщицей в грязном пабе за гроши. И рабски зависела от моего отца. Работу получше ей было не найти. Она ведь толком по-английски не говорила.

«Так вот в чем дело! — догадался Скотт. — Эх, узнать бы все раньше».

Его мать была совсем другой. Поэтому, наверное, Скотт думал, что и Эмили похожа на мать. Оказывается, все эти годы Эмили изо всех сил старалась уйти от страшных образов своего детства. Ей казалось, что успешная карьера отгонит эти мрачные призраки.

— Поэтому ты и решила посвятить себя только карьере? — спросил он. — Ты боялась превратиться в такое же жалкое существо?

— Да. Понимаешь, она просто не представляла, что можно жить как-то иначе. — Эмили вдруг захотелось рассказать Скотту все, что она так долго скрывала. — Мой отец родился в Праге, он был учителем. А она совсем простая женщина из маленького патриархального городишки Вотице, ты слыхал о таком? Да нет, откуда тебе о нем знать… Она вышла замуж в восемнадцать лет, закончив только школу. И всю жизнь смотрела на отца, как на высшее существо. Когда они приехали сюда, отец сумел устроиться на работу: он кое-как говорил по-английски. Конечно, это была жалкая работа, он чувствовал это и от унижения и безнадежности стал пить. — Эмили замолчала, переводя дыхание.

— А твоя мать терпела его пьяные выходки, — печально продолжил за нее Скотт.

— Терпела, — кивнула Эмили. — Ей даже в голову не приходило, что может быть иначе. Я выросла среди нищеты, грязи и пьяных скандалов. И уже в десять лет поклялась себе, что никогда и ни за что не буду жить так, как они.

Скотт молчал, обдумывая услышанное. Теперь ему многое стало понятно, кроме одного: почему желание вырваться из грязи и нищеты должно обязательно повлечь за собой обман и предательство?

— Ты разочарован? — спросила Эмили. В ее голосе Скотт уловил нотки вызова. — Прости, но я рассказала тебе истинную правду о своей семье. Ты же хотел это знать?

— Да, я хотел, — кивнул Грирсон. — И спасибо тебе за откровенность.

— Теперь ты понимаешь, почему для меня так много значит карьера?

— Думаешь, карьера защитит тебя от судьбы матери?

— Я думаю, что так оно и есть.

Скотт не знал, что на это ответить. Сказать, что брак с ним спас бы ее от родительской участи точно так же, как и карьера? Но для такой женщины, как Эмили, видимо, это не аргумент.

— А ты никогда не задумывалась, что, если бы ты не бросила меня тогда, твоя жизнь могла бы стать куда счастливее? — наконец проговорил он.

— Не думаю. — Эмили сейчас уже сама в это не верила, но продолжала убеждать саму себя.

— Извини за нескромный вопрос: кого ты считаешь самым важным мужчиной в твоей жизни?

— Честно?

— Конечно!

Эмили глубоко вдохнула:

— Тебя.

— Меня?!

— Да.

— Тогда почему ты покинула меня? — воскликнул Скотт. Он понимал теперь, что Эмили боялась стать копией своей матери.

— Сама не знаю, — призналась Эмили.

— Что-то не верится. Ты говорила, что я заставил тебя сомневаться в том, кто ты есть на самом деле.

— Я боялась, Скотт, — помолчав, добавила Эмили. — Боялась, что превращусь в твою бледную тень, как моя мать стала тенью моего отца. А карьера казалась мне спасением. Я думала, что тогда смогу по-настоящему уважать себя. Поэтому, выбирая между карьерой и тобой, я выбрала… то, что выбрала. Признаюсь, я поступила тогда с тобой непорядочно и это до сих пор мучает меня.

Скотт молчал. Он молчал о том, что двенадцать лет назад собирался сделать Эмили предложение. Он молчал о том, что и не думал просить ее стать домохозяйкой. Он молчал о глупых мечтах наивного мальчика, в которых талантливые журналисты Скотт и Эмили Грирсон работали вместе, а потом создавали свой журнал.

— Ты ждешь от меня еще чего-то? — спросила Эмили, чтобы прервать затянувшуюся паузу. — Но мне больше нечего сказать тебе.

Скотт не знал, что сказать. Если бы давным-давно он был откровеннее со своей возлюбленной, их жизнь пошла бы по совсем другому пути. Они бы не расстались, Эмили вышла бы за него замуж. Скорее всего, сейчас у них были бы дети. Но как найти подходящие слова, чтобы сказать об этом?..

Скотт молча притянул Эмили к себе. Ему не хотелось ничего говорить и ничего слышать от нее. Ему не хотелось даже думать. Он желал одного — быть с Эмили, ощущать ее всем своим телом.

— Пойдем назад, — шепнул он.

Она ничего не ответила, только сильно сжала его руку.

Когда они вернулись, Эмили, не дожидаясь, пока Скотт что-нибудь скажет, устало опустилась на кровать. Она внезапно почувствовала себя совершенно обессиленной. Сейчас ей хотелось одного: лечь и закрыть глаза.

— Это что такое? Решила, что на сегодня хватит? Нет, моя милая, и не надейся! — Голос Скотта был притворно-грозным.