Джейн Портер - Жених из прошлого

От десерта она отказалась, вместо этого поднялась к себе и приготовилась ко сну. Она попыталась почитать, но не могла сосредоточиться. Тогда она взяла лак для ногтей и начала красить ногти на ногах. Она то и дело смотрела на часы. Прошло полчаса, как Марку вышел от детей, час, еще полчаса. Его не было. Тогда Моне сама отправилась на второй этаж, в его комнату. Она шла и понятия не имела, что он ей скажет и откроет ли. К счастью, он не заставил ее долго ждать, широко открыл дверь и отступил в сторону, приглашая войти.

Повторного приглашения она не дожидалась. Он тихонько прикрыл за ней дверь, подхватил ее на руки и понес в постель. Там он раздел ее, покрывая каждый сантиметр тела поцелуями.

Она вздыхала и трепетала от наслаждения, когда он ласкал ее шею и ключицы, груди и животик и потом между ног. Он лизал, целовал, посасывал. Моне изнывала от желания поскорее ощутить его внутри себя. Бедра ее то и дело приподнимались, она спешила дойти до кульминации, а он все мучил ее. Наконец, он дал ей то, чего она так неистово просила, и Моне вознеслась на вершину блаженства.

Они занимались любовью дважды в ту ночь. Моне уснула у него на груди, но, чуть только занялся рассвет, она проснулась. Она лежала в его крепких объятиях, а слезы то и дело наворачивались на глаза. Настоящим безумием было прийти к нему вчера вечером. Но не прийти она не могла. Она хотела его и секса с ним, и этой ночью она уснула более чем удовлетворенной. Теперь же ей было стыдно и грустно, в груди появилась странная пустота.

Она прижалась щекой к его груди и сморгнула слезы. Если бы она была с ним только ради удовлетворения своей страсти, но эти отношения бередили ей сердце, вскрывали такие чувства, к каким она не была готова. Моне любила его с девичества и не представляла, что сможет полюбить еще кого-то. Но Марку ее не любил, он заботился, удовлетворял, содержал ее, все что угодно, только не любил. А ей, кроме любви, ничего и не нужно было.

- О чем думаешь? - услышала она глубокий голос Марку.

Она еще плотнее прижалась к нему.

- Ни о чем.

- Я чувствую, как тяжелы твои мысли. Расскажи, что тебя тревожит.

Она не могла. Интимность была такой особенной, трогательной, и она так ценила эти моменты, не хотела омрачать их ненужными спорами, уехать или остаться.

- Думаю, я просто устала. Когда мы вместе, мы мало спим.

Он усмехнулся и погладил ее по голове, потом по спине. Его нежное прикосновение так успокаивало.

- Тогда спи.

Моне потребовалось немало времени, чтобы заснуть, но в конце концов сон пришел, она свернулась калачиком у него под боком. Марку был рад, что она заснула, но сам он не мог. Лежал на спине, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Грудь сдавливало, было трудно дышать. Голова болела. Он не мог спокойно выдохнуть, пока не расставит все точки над «¡» с Моне. Ее заявление, что она уедет, как только сможет, не выходило у него из головы.

Она сказала, что он никогда не говорил, что любит ее, всегда какие-то другие слова. И это правда. Любовь оказалась слишком сложным чувством.

Последние несколько дней он размышлял, какая она, эта любовь, на что она похожа, какие чувства вызывает. Он любил детей, но даже это поддавалось описанию и хоть какому-то контролю. Для него любовь - в первую очередь ответственность и долг, верность и преданность. А может быть, он просто никогда не любил по-настоящему?

Он женился на Галете, потому что это было разумное решение, и оно себя полностью оправдало. Они подошли друг другу, их союз был крепким и плодотворным. Он был готов жениться на Виттории, потому что считал, что из нее получится хорошая жена и мать. Но его никогда не тянуло к ней. Единственной, кого он страстно желал, всегда была Моне. Но является ли это безудержное влечение любовью? А может, это, как сказала Моне, просто похоть?

Он постарался вспомнить, каким был восемь лет назад. Как сильно он изменился, был мягче, чувствительнее. Он очень хотел заботиться о Моне, чтобы она всегда была рядом. Она была ему как… дом, сердце. Никто не говорил с ним больше, чем она, не слушал его больше, чем она, не улыбался ему, как она. Стоит ему войти в комнату, как глаза ее начинают блестеть, она излучает тепло и сладость, энергию и свет. Она - это цветы апельсина, мед и солнце.

Может, это любовь? А он не заметил? Но как можно не заметить такое большое и сильное чувство? А дети, неужели они не чувствуют его любви? В чем его проблема? В слове или деле? Или и то и другое?

Марку аккуратно выскользнул из постели, чтобы не потревожить Моне, надел халат и отправился наверх проверить детей. Они спали как сурки. Каждый в своем положении. Рокка раскинула руки по кровати, Матео спал ровно, как стрела, а Антонио свернулся комочком.

Марку обошел все кроватки, поправил каждому одеяло, погладил по голове, и каждый раз он чувствовал, как в груди что-то переворачивается и добавляется к той боли, которая уже есть.

Марку знал, что он более замкнутый, чем братья и сестры. Он был достаточно взрослым, чтобы помнить, как ушла мать и как он тосковал по ней. Может, то, что он потерял ее в двенадцать лет, теперь сказалось и ожесточило его? Ему стало трудно выражать чувства, любить…

Обходя детей по второму кругу, он поцеловал каждого в лоб. Сердце ныло, как будто утыканное миллионом острых стеклянных осколков.

Он очень любил детей, но ему сложно было выразить свои чувства.

Хуже. Ему сложно вообще чувствовать.

Моне проснулась оттого, что в комнату пробивались яркие лучи солнца и наполняли ее теплым светом. Долю секунды она просто наслаждалась прекрасным утром, а потом поняла: она в комнате Марку. Раз так светло, значит, утро не раннее. Она села и осмотрелась.

Марку сидел в кресле в свитере и вязаных штанах у камина и читал.

- Который час? - спросила она и нервно провела по волосам.

- Почти девять.

- Девять? А как же дети?

- С ними Элиза. Через минуту нам принесут завтрак.

- В твою комнату?

- В мою постель.

Она залилась румянцем.

- Но если персонал увидит меня здесь, все будут говорить о нас…

- Ты думаешь, никто не знает, что ты спишь в моей комнате уже две ночи подряд?

- Нет, - ответила она, уверенная, что они не шумели и не показывались на глаза слугам.

- Во всех коридорах установлены камеры, и простыни в стирке.

Моне закрыла глаза от стыда. Оказывается, все вокруг знают, что она с Марку и чем они занимаются.

- Что они теперь обо мне думают…

- Мне все равно.

- А мне нет, - заявила она и откинула одеяло.

Сплетни. Она провела всю жизнь, слыша за спиной перешептывания о матери, и, уехав из Палермо, делала все возможное, чтобы никто не мог ни одного дурного слова сказать о ней самой.

Марку поднялся, взял свой свитер и подал ей.

- Вот, надень. Он теплый, и будешь одета, когда принесут завтрак.