Майн Вэльт - О любви… [СИ]

— После этого концерта я решила сделать тату, — говорит она. Ее тату — какой то узор чуть ниже спины, но выполнен прикольно.

— Послушай, Маша, я хотел поговорить серьезно, — она останавливается, садится рядом со мной, берет меня за руки, и вдруг Маша становится сдержанной, как никогда.

— Ну, я примерно, знаю о чем Ты хочешь спросить: будешь Ты со мной или нет — ребенок будет.

Я теряюсь, но понимаю, что я сам напросился, она умней меня, сто процентов, убеждаюсь после последующего диалога.

— Мне жаль, что Ты не хочешь остаться — я знаю много историй и это, наверное, самые типичные бразильские истории, когда иностранцы женятся у нас, мне не повезло, наверное, — в ее словах нет пафоса. — Мне 27, я хочу ребенка, я выросла в небогатой семье, где все тяжко работали, я окончила колледж, потом еще одно образование, я хотела подняться — все до чего я доросла — Ты видишь сам: круто или нет, поверь, для девочек из моих кварталов — это круто. У меня большая семья, братья, сестры. Но я отдавала всю себя работе. Теперь мне 27, к сожалению, мои романы не были удачными, кроме того, я выросла, ну ты понимаешь, в районах, где бедность и черные, нет, я не про расизм, просто белые ко мне тоже не очень-то относятся, ну ты понимаешь — у нас тут много смесей. Я хочу, что бы мой ребенок был Доном и ему будет легче в жизни, кроме того у меня хорошие перспективы на работе — он никогда не увидит те места, где росла я.

— Это что, типа «Город Бога», — спрашиваю я (вспоминая классический фильм о бразильских трущобах кстати реально снято).

— Ну, нет, — говорит она, — получше, конечно, Ты что, тем не менее. Ты хороший, Алекс Ты замечательный, я не обманываю себя, но Ты не веришь ни в меня, ни в Бразилию и Ты не хочешь жить здесь, а мы могли бы жить и нам бы было всегда хорошо. Я не могу Тебя изменить, я думала — мы купим дом, я знаю нормальный район в Сантосе, там отличное соседство для таких, как мы по уровню жизни и наш ребенок..-.она смолкает.

— Но Тебе будет трудно одной, — говорю я, — Ты хочешь что бы я страдал? — спрашиваю я.

— Не так как Ты думаешь — мне будет легко, мне помогут, и еще, я буду знать, что рядом со мной часть Тебя, мне было хорошо и интересно с Тобой. И если Ты уезжаешь, он остается со мной. А значит часть Тебя здесь.

Наливаю себе ром. Меня трясет.

— Ты думаешь у меня нет сердца? — спрашиваю я.

— Ты дурак, Алекс, какой же ты дурак! — смеется она, — если бы у Тебя не было сердца, тогда бы и ничего никогда не было. Почему Ты пытаешься ответить на вопросы, которые еще не заданы, это твой украинА стайл! Живи сегодня! Ты живешь будущим и прошлым — не пропускай сегодня — оно важнее всего. А у тебя оно как автоматический режим.

Мы обнимаемся.

— Я не знаю, правда, Маша, я не знаю, — шепчу я.

— Не думай об этом, — шепчет она и наши губы соприкасаются.

Остальное будет потом. Мы еще будем тусовать по улицам многомиллионного Паоло, мы еще будем смотреть на звезды. Я буду петь с Машей в два голоса The Hunt-Sepultura, я буду еще долго пытаться уловить ее запах, хотя его не будет, но я буду пытаться искать; я буду топить себя в алкоголе, в телках, пытаясь найти и почувствовать ту страсть и, конечно, ни фига не получу;… мы еще будем покупать какие то подарки друг другу, я оставлю визу на предъявителя и иногда, бля, буду иногда в одиночестве, которого я искал всю жизнь, я буду ронять слезы — бля, мальчики не плачут? Еще будет инцидент с Розанной, проституткой бывшей подругой из АВС которая, встретив меня в Пауло, полезет обниматься (можно понять — Пауло для нее такой же чужой город и тут средь шумного бала случайно..) еще будет тот скандал, шрам и ее слезы — она начнет винить себя, бля, а я бы, наверное, убил на ее месте, ну к примеру, если бы вдруг в маркете Сан Пауло к ней подвалил какой то чувак и начал радостно обнимать. Мужчины большие авнеры, чем женщины и это их уязвимая часть. Еще будет Витория и ее приезд такой важной, гордо несущей живот и завистливые взгляды моих коллег (ах-ха-ха греки уедут и на балкер постепенно начнет приезжать более уродливая публика люмпены в основной массе, как ни странно из моей страны) я буду писать заявление и проработаю еще 4 месяца, потому что трусливый украинский мастер побоится отправлять телегу в Грецию и пока я не заряжу ему, моего греческого хватит для разговора с офисом, меня не отправят домой.

Это будет потом, потом придет май 200x года. Я буду смотреть финал еврокубков, где Ливерпуль, который я любил в детстве выиграет в финале, я открою мейл и увижу несколько фоток с новорожденной девочкой с подписью «Исабель Мария Александра Феррейра. Спасибо, что Ты был» и откажу в ту ночь в аудиенции какой то телке, буду писать сопливый мейл (а чО может написать пьяный человек?) в ответ. Все это будет потом. А сейчас, сейчас я теряюсь в Марии, как в океане…

У каждого человека, посетившего Бразилию, есть свое, открыточное представление о стране. Но для меня открытка не напоминает великие виды португальской колонии.

Потому что моя открытка не содержит ландшафты или чудо архитектуру.

Моя открытка — это те люди, с которыми я был в то время, которые были мне дороги…

Она в моей голове.

Я вовсе и не предполагал, что последует вторая часть или может не часть. Но ощущение невысказанности и необъясненности, конечно осталось. Первая часть не представляла из себя художественной ценности (да я об этом и не думал, если честно) я просто описал реальный момент жизни из своего прошлого. Правильно или нет я поступил — боюсь, я не смогу ответить до сих пор. Я старался не вспоминать эту историю, иначе бы — не выжил.

Мне было чуть за 30, то есть к тому моменту я был достаточно зрелым мужчиной, что бы отвечать за свои поступки. Я вспомнил ее, наверное, потому что хотел бы быть открытым для ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, показать себя со всеми своими ангелами и демонами. Я хочу быть настоящим, для меня — это очень важно на самом деле. Я ни фига не идеален, я живой человек и, конечно, ошибаюсь (даже гении имеют право на ошибку — любимое изречение или отмазка LOL). Могу, конечно, добавить, что я не робот, но это будет звучать уже слишком, как оправдание. Все это время я отгонял от себя мысли и воспоминания о «моей Бразилии» или о той Бразилии, которую я знал. В предыдущей части много стеба, я сознательно чаще стебусь по испански, потому, что для меня, ну скажем прямо, испанский стал первым языком латиносии (ромна в кузнице латиноских красунь Венесуэле, как причина увлечения им, ха-ха-ха, да вся Латиносия на нем говорит, кроме Бразилии и мелких френчовых островных колоний в районе карибб). Я не смог избавиться от этого первого языка даже в «бразильерии» — мне казалось, что он такой же, нет ну определенное сходство, конечно, есть, тем не менее — они разные, а уж тем более — португис Бразилии, сотканный из кучи наречий. Поэтому многие изречения типа «Дон» ахахаха, «эстрелла миа» — просто, как идиомы — это не верно для Бразилии, так что текст содержит неточности, конечно, но они были, я не мог избавиться от как сказать первого языка латинов. Что касается жизни дома — я впал в серфинг по телкам, сознательно обрывая всякие контакты после второй встречи, потому что, честно, особо не западал ни на ком, а во вторых боялся привыкнуть. Я просто исчезал, я не рвал с ними — просто шифровался, не отвечал на звонки — так как стартовал с новой пассией. Это глупо, но я не хотел никаких разборов полетов, этих «почему и зачем». Мне было 32, я был свободен, финансово защищен и, конечно, представлял мишень для дам, ну, если грубо: сорри, зато правда. Что о моем бразильском романе… Нет, ну на первых порах, попав на историческую родину я жутко гордился, бахвалился, может я даже стебался, что я сделал больше чем МИД моей страны для пропаганды Украины в странах Латинской Америки (убогая шутка, кстати, понты, позерство) наедине все было не так: я старалcя все забыть и не думать. И в тот день, когда я получил тот мейл я понял, быть может, самое главное, не могу сказать что этого я не понимал раньше, но тем не менее ТОТ вечер я помню очень отчетливо. В силу ментальности, хотя очень сомневаюсь, что из за ментальности, я потянулся к холодной водке, думаю, что, на самом деле, это не фига не ментальность — любой человек в мире, не важно в какой стране он родился, почувствовал бы тоже самое. И начал писать слезливо-сопливый мейл, но ложка хороша к обеду. Утром пришло отрезвление и холодный разум вернулся ко мне. Я понял, что это слезливое послание не стоит отправлять: ОНИ там не поймут, потому что это будет выглядеть жутко убого для мужчины. Утром я покатился в банк и отправил деньги «Вестерном» — они будут там нужней, чем пьяные и невидимые миру слезы.