Виктор Улин - Девушка из 3-го подъезда

Вернувшись из Хельсинки, она призналась, как после сорока трех лет, проведенных в России, обнаружила, что жареное мясо в обычном кафе может быть вкусным, а водопроводная вода – приятной.

В том сомнений не имелось.

Корнилов до сих пор занимался научной работой, время от времени ездил на зарубежные конференции.

Хуже, чем в России, он не чувствовал себя нигде; даже во Вьетнаме было лучше.

Временами до невозможности хотелось оказаться в стране, где нет ни зимы, ни снега, ни слякоти, ни бессмертных полков, ни лебедей из старых автопокрышек,

Город – родной и нелюбимый – возник из метели неожиданно.

Заснеженный, он казался менее отвратительным, нежели был на самом деле.

Даже убогие дома выглядели почти празднично.

Проспект, который начинался от въезда и вел в северную часть, был расчищен.

Наконец-то появилась возможность прибавить скорость.

Стрелка спидометра радостно подпрыгнула, ей надоело дрожать около отметки « сорок ».

Радость оказалась преждевременной.

После второго моста-развязки впереди показалась похоронная процессия.

Вероятно, она спустились из старой части, чтобы проехать напрямую и свернуть на дорогу, ведущую к загородному « Южному » кладбищу, недавно закрытому, сейчас открытому вновь.

В голове медленно ехала черная, украшенная золотом « Газель », за ней тянулись машины родственников.

Замыкала колонну какая-то китайская дрянь, с эмблемой, напоминающей обглоданный рыбий скелет.

На заднем стекле пестрела сильно потертая наклейка с надписью « На Берлин! » в обрамлении черно-оранжевой ленты.

Корнилов скрипнул зубами.

Не верилось, что где-то существует мир, в котором нет ничего, кроме солнца и соленого воздуха, и люди украшают себя не патриотическими тряпицами, а леями из цветков франжипани.

Даже на холостых оборотах машина ехала слишком быстро; он перевел селектор на пониженную передачу.

В зеркала было видно, что и нагонявшие сбросили темп, ползли следом.

Все верили в приметы; никто не отваживался обогнать покойника.

Лишь редкие водители – вероятно, молодые дебилы – вырывались вперед и даже сигналили.

« Матрица », лежащая справа, показалась разрешением судьбы.

Ангар гипермаркета был низким и душным.

Стоило поскорее купить водки и ехать домой, к одинокому полузабытью возле елки.

Алкогольный отдел был задвинут в дальний угол: россиянам навязывали здоровый образ жизни, а детей предлагали зачинать непорочным образом.

Хорошего спиртного в « Матрице » не водилось.

Лучшим из худшего оказалась « Столичная », которую в последний раз он пробовал летом.

Взяв две бутылки – с запасом на первый запив – Корнилов пошел расплачиваться.

Из доброго десятка касс работала всего одна; чернявая девчонка еле управлялась со сканером, тыкала пальцами беспомощно, сбивалась и вводила заново.

Деревня оккупировала город, но осталась на первобытном уровне.

Очередь волновалась; никто не хотел терять тут лишнюю минуту.

Он стоял молча – терпеливый, как стегозавр, даром, что без костяных гребней и рогов на хвосте.

Утреннее ожидание высосало до костей; не хотелось делать ни одного лишнего движения.

–…Здравствуйте!

Корнилов не сразу понял, что приветствие относится к нему.

Обернувшись, он увидел девушку с пачкой чипсов.

Лицо ничего не говорило; это была не студентка, не чья-то аспирантка, вообще кто-то не из университетских.

Но она смотрела почти радостно, даже улыбалась.

– Здравствуйте, – вежливо отозвался Корнилов, не имея привычки хамить даже незнакомым людям.

– Вы меня не узнаете?

– Нет, – честно ответил он. – Вы кто?

– Мы с вами живем в одном доме. Только в разных концах.

– Надо же…

Он вздохнул.

Ситуация прояснилась – хоть в ней не было капли толка.

–…А почему тогда я вас ни разу не видел?

Вопрос вырвался сам собой.

– Потому что вы ездите на машине, а я – на маршрутке. Остановка в другой стороне, мы не пересекаемся.

– Но вы-то меня знаете?

– Да я вас часто вижу. Сверху, с балкона. Возитесь на стоянке. Только не пойму, какая машина ваша: черный джип или красная обычная?

У девушки были большие темно-серые глаза и очень чувственные губы.

– Обе мои, – ответил Корнилов.

– Ничего себе! у вас две машины?

– А как без двух? Джип мой, красная – жены. Каждому своя.

Когда она говорила, виднелась щелочка между передними зубами.

Эта черта что-то значила в сексуальном аспекте.

Но он не помнил деталей, поскольку уже не интересовался сексуальным.

– А что? ваша жена тоже водит?

– И еще как водит. Лучше, чем я. Сядет за руль – и несется, как белка на водных лыжах. Только ветер свистит.

О том, что он беспрерывно ездит в « Росгосстрах », чтобы возмещать повреждения по КАСКО, Корнилов умолчал.

Образ жены был высочайшим и непогрешимым.

Вероятно, в таком вИдении бытия заключалась тайна супругов, живущих в мире и согласии.

– Здорово. А вот у меня даже и прав нет. Боюсь. Как там разобраться во всех педалях, ручках, кнопках и рулях. И в дорожных знаках тоже…

Вереница страждущих ползла к кассе медленнее, чем гусеница, упавшая с боярышника на дорогу.

Вновь найденная соседка стояла тихо, ни на что не претендовала.

Дом находился в пятнадцати километрах отсюда.

Трудно было представить, как оказаться тут без машины.

– А вы что тут делаете? – невольно поинтересовался он. – Как вас занесло в эту богом изуродованную « Матрицу »?

– Не знаю, – просто ответила девушка. – Как-то.

Корнилов невольно бросил более внимательный взгляд.

Светло-серые джинсы с белой опушкой вдоль швов казались прозрачными на длинных ногах.

В сапогах на шпильках она была почти одного с ним роста.

Короткая куртка имела капюшон, но ничего не прикрывала.

Над ремнем белел кусок голого живота с блестящим пирсингом в пупке.

В такой одежде он не вышел бы даже на площадку к мусоропроводу.

Разумеется, в определенном возрасте переохлаждение не чувствовалось.

Молодость была синонимом дурости.

Когда-то Корнилов мог выбежать в одной рубашке на зимний балкон общежития МГУ, чтобы выкрикнуть несколько Ахматовских строк.

Но женский организм был устроен сложнее мужского; многое необратимое осознавалось слишком поздно.

Фирма, где работала жена, среди прочих производила гинекологические препараты.

Он знал понятие фетоплацентарной недостаточности, мог без запинки выговорить слово « гипергомоцистеинемия ».

При виде девушки, которая будет стоять на ветру и ждать городской автобус, ходящий без расписания, отчетливо нарисовались все последствия для ее органов малого таза.