Линсдей Лонгфорд - Поцелуй, малыш и невеста под Рождество

Ах, как же она любила этот парад. Любила толкотню и суету соседей и этот удивительный момент, когда тьма уступала свету. Он напоминал ей о мимолетности жизни, о том, что мир величественно вращается в темноте вечности и пространства.

Иногда возвращение света трогало ее до слез.

Оливер позволил ей помочь ему с костюмом. Габриэль была не настолько глупа, чтобы предлагать ему эльфа или ангела. Колеблясь между тюленем и роботом, он с помощью Майло решил наконец, что будет красным крабом.

Джо сделал клешни. Мун водрузил на голову Оливеру шапку Санта-Клауса.

Ярко-красным пятном солнце опустилось за бухту. Из воды выпрыгнула рыба, извиваясь и блестя чешуей. Оливер взвизгнул от восторга и испуга. Поставив сына на палубу, Джо протянул руку, чтобы помочь Габриэль перебраться с пристани на борт.

– Ты забыл, что я выросла у воды. – Габриэль подкрутила джинсы и отошла на два шага для разбега.

– Мне нравятся носочки, Душистый Горошек. – Джо подхватил ее в объятия, когда она прыгнула в лодку и повисла на шее у Джо. Его сердце стучало, как военный барабан, в такт ее собственному, а дыхание стало сбивчивым.

Но на них смотрел Оливер – из-под шапки Санта-Клауса, которая съехала ему на один глаз. Габриэль улыбнулась, сделала вдох и заставила себя оторваться от Джо.

– Иди сюда, дорогой. Давай наденем на тебя спасательный жилет. Снимешь, когда снова будем на суше.

Когда все надели спасательные жилеты и заняли свои места, они подняли паруса и отплыли, подгоняемые вечерним морским ветерком.

Несчастный случай произошел вскоре после того, как Мун вошел в ряд, почти в середине потока.

Спереди и сзади них двигались выложенные из электрических лампочек мерцающие олени и Санта-Клаусы. Маленькие итальянские лампочки обрисовывали паруса и рангоуты. На некоторых лодках лампочки горели от носа до кормы и до верхушки парусов. На маленьких лодках светились тысячами разноцветных огоньков причудливые фигуры. Пыхтение моторов заглушалось шумом голосов, пением вдоль берегов бухты и реки.

Завороженный Оливер стоял около Джо на носу лодки. Габриэль остановилась на середине – спасательный жилет неудобно собирал ей майку при каждом движении. Ища пряжку на жилете, она заметила, как легкая тень метнулась к корме.

Когда Оливер пронесся по правому борту лодки, Габриэль инстинктивно стала двигаться, еще не понимая, что делает. Спортивные тапочки цеплялись за палубу, когда она бежала прямо к Оливеру.

– Джо, – позвала она, но ветер отнес ее голос.

Оливер тем временем перегнулся через борт, и его маленький зад поднялся высоко вверх.

Габриэль согнулась над якорем и хотела схватить его. Пальцы скользнули по гладкой ткани спасательного жилета, и мальчик исчез в воде. Сбросив свой жилет, она поставила ногу на перила, закачалась и глубоко нырнула, яростно гребя и погружаясь в темную холодную воду.

Последнее, что она видела, была одна клешня краба, крутившаяся неподалеку. Ниже по течению плыла шапка Санта-Клауса, которую подгоняла попутная струя проходящей лодки.

Оливера видно не было.

– Проклятье, Мун, останови чертову лодку, – донесся до Габриэль отчаянный крик Джо.

Ее окутала темнота, солоноватая вода забила нос. Позже она подумает, как было странно, что она не слышала ни звука, не видела ничего, кроме набухшей от воды шапки Санты.

Оливер должен быть жив.

Но почему же ей его не видно? Может быть, он стукнулся головой о лодку, когда бросился вперед? Может быть, его затянуло под одну из лодок?

Все могло быть.

Она вдохнула, оттолкнулась и глубоко нырнула, пытаясь определить какое-нибудь движение в черноте, увидеть маленького, беспомощного мальчика. Вынырнув, чтобы вдохнуть снова, она остановилась на одном месте, разглядывая поверхность воды, и в пятнадцати футах вниз по течению, немного в стороне, ей показалось, что она увидела голову.

Потом Габриэль будет удивляться, почему у нее заболело горло. Она не слышала ничего, но остальные слышали – при каждом взмахе руки она выкрикивала имя Оливера.

Когда Габриэль наконец подплыла к точке, собрав последние силы, точка закачалась, стала больше и превратилась в голову Оливера с широко раскрытыми удивленными глазами. Он, как поплавок, плыл по течению.

– Эй, Габби, – произнес он, когда она поймала его и обняла, стараясь удержаться на месте, пока Мун и Джо не развернут лодку. – Здесь здорово, но мне становится холодно. Сейчас нельзя вернуться на лодку?

– Обязательно, дорогой. – Ее сотрясали рыдания. Она опустила подбородок на его мокрую голову. – Все что хочешь.

Когда лодка Муна подошла к ним и Джо вытащил ее и Оливера, она поняла, что в ее жизни самое главное.

Она хотела, чтобы Джо и его упрямый, запуганный, недоверчивый сын стали частью ее жизни. А она – частью их жизни. Больше всего на свете ей было нужно красить новой краской стены и делать костюмы ко дню Всех Святых, каждое утро просыпаться и слышать дыхание Джо ей в ухо и посапывание спящего в соседней комнате Оливера.

Джо выхватил Оливера из рук Габби и передал его Нетти. Потом стал вытаскивать Габби, мокрую, дрожащую.

– Оливер? – задыхаясь, спросила она.

– Оливер в порядке. Он считает, что у него было добавочное приключение. Надо высушить вас обоих. У нее стучали зубы.

– Пошли, Душистый Горошек, ты холодна как лед. – Стараясь согреть ее, он растер ей руки и обернулся к Нетти.

Та принесла полотенца.

– Люблю, когда все приготовлено заранее, – приговаривала она. – Даже и для полуночных купаний.

Габби спустилась вниз поискать какую-нибудь одежду для себя и Оливера. Тот был готов продолжать путешествие, и после пережитого страха никто не отважился отказать ему в этом удовольствии. Джо точно не мог. Мальчишка был выносливым, это ясно.

Крепко прижав его к себе, Джо стиснул зубы. Он боялся завыть, как раненый пес, от неизвестного ему прежде, поднимающегося изнутри ужаса. Оливер. Габби. Он мог потерять сына. Мог потерять ее.

На всю жизнь он запомнит фигурку Габби, разрезающую воду в свете прожекторов, прилипшие к голове волосы, когда она обхватила Оливера, чтобы они видели, что он в безопасности.

Она вернула ему сына.

Джо не давал никому держать мальчика. Он стоял и молча благодарил Яну за подарок, который она ему сделала.

Больше не имело значения, почему она указала его фамилию в свидетельстве о рождении. Ему было все равно, одурачила она его или нет. Он шепотом поблагодарил и простил ее.

Джо вдруг почувствовал, как боль, с которой он жил всю жизнь, отпустила его и улетела, как шарик в темноту.

По дороге домой Оливер уснул. Его слипшиеся волосы царапали Джо щеку.

Уложив Оливера в постель, Джо отправился в душ. Он долго стоял под обжигающей горячей струёй, и по его лицу текли слезы, смешиваясь с водой и мылом. Он прислонился лбом к запотевшему кафелю и, не сдерживаясь, заплакал, впервые с тех пор, как был пятилетним мальчиком.