Анна Яковлева - Проделки куриного бога

– Пожалуй. Только руки вымою.

Безусловно, ее отказ господину Чарнецкому понравился бы куда больше, чем согласие. Михася даже посочувствовала ему: куда он ее денет в ресторане, ведь он сделал ставку на дерганую бестию?

– Я вас подожду,– Чарнецкий вежливо улыбнулся. Под магнатскими усиками просматривался крупный чувственный рот, и Михалина отвела глаза. Вера, ясность мировоззрения, мудрость и бесстрастие – вот столпы ее морали…

… К тому времени, как Михалина с Чарнецким появились в вагоне-ресторане, Катька уже уписывала салат из грибов и говяжьего языка и делала вид, что пустая рюмка (явно из-под водки) никакого отношения к ней не имеет. Завидев соседей по купе, она помахала когтистой лапкой, как давним знакомым.

– Есть хочу, не могу,– доверительно сообщила она, как только Чарнецкий, пропустив Михасю к окну, расположился на диванчике.– С утра во рту ни крошки.

– Вы, наверное, на рынке работаете?– придав голосу сочувствие, спросила Михалина.

Спросила из вредности, рассчитывая открыть господину Чарнецкому глаза на их соседку.

– Да,– неохотно открыла карты Катька.– Челночничаю.

Михалина бросила торжествующий взгляд на Чарнецкого. Публицист не поддался на ухищрения:

– Никогда бы не подумал,– со сладкой улыбкой молвил он.

Тут подошла официантка, и разговор перекинулся на еду.

Скрепя сердце Михася заказала бокал красного и такой же, как у Катьки, салат – с языком и грибами. Публицист попросил сто пятьдесят коньяка, оливки и мясо с картофелем фри, а Катька – двести водки и оливье.

Путешествие продолжалось.

Первыми официантка принесла, как водится, выпивку и оливки. Подождав, пока девушка расставит все в соответствии с пожеланиями, Чарнецкий произнес тост:

– Дорогие дамы, я путешественник со стажем, и у меня есть примета: если везет с попутчиками – повезет в поездке. Мне повезло оказаться в столь приятном обществе (публицист каждую осчастливил улыбкой), так что я теперь не сомневаюсь: командировка получится незабываемой, может быть, даже потрясающей. Выпьем за удачное начало. Оно, как известно, всему голова.

Лет двадцать назад Михалина, пожалуй, поверила бы в примету Чарнецкого, но сейчас она ничего, кроме скепсиса не вызвала. «Нельзя так долго жить»,– сказала себе Михася.

К тому же пока она тут шикует на последние, Суслика целуют «куда захотят» – не очень романтический фон для путешествий.

– Угощайтесь,– Чарнецкий подвинул оливки на середину столика.

Михася сделала экономный глоток вина, а Чарнецкий с Катькой хлопнули по пятьдесят.

Жеманно отставив мизинец, девица двумя пальцами взяла оливку и поставила локти на край столика. Наглые глазенки утюжили господина публициста.

В Михалине тут же подняла голову обманутая жена. С неприязнью глядя на девушку, она вдруг уверовала, что Митяя соблазнила вот такая же шельма.

Михалина тихонько вздохнула о забытых четках.

Чарнецкий смотрел на Катькины экзерсисы мужским тяжелым взглядом в упор, в лице проступило что-то животное…

– Ну, рассказывайте,– потребовала шельма.

– Что бы вы хотели услышать?– прохрипел публицист.

– О чем вы пишете?– Катька, дрянь, поводила оливкой по нижней губе, потом по верхней, потом лизнула ее, потом принялась посасывать…

Краевед разволновался.

Катька и Борис сидели друг напротив друга, и не требовалось большого ума или изощренного воображения, чтобы представить, как Катькины колени легонько касаются колен публициста. Или оказались между ними… А может, Катькина ступня с педикюром уже обвилась вокруг брутальной волосатой лодыжки…

Михася не знала, куда деваться. Она бы поднялась и ушла, и эти двое даже не заметили бы ее исчезновения. А если и заметили, не испытали бы по этому поводу никакого раскаяния. Но выход загораживал публицист… Михалине стало обидно.

Обида и – главное! – нетронутый салат придали ей решимости.

Ну, уж нет.

В отместку попыталась проделать с оливкой тот же фокус, но подлая оливка выскользнула из пальцев и укатилась, причем все стали заглядывать под стол, будто собирались достать ее и вернуть Михалине на тарелку.

– Я пишу на исторические темы.– Поправив очочки, публицист кашлянул в кулак.– Увлекаюсь краеведением. В общем, дамам это не интересно.

– Вам не везет с женщинами?– тоном злобной фурии поинтересовалась Михалина.

Чертова кукла ехидно прыснула, а Чарнецкий, напустив на себя простодушный вид, сознался:

– Я женат в третий раз – не знаю, это везение или неудача?

Катька залилась визгливым смехом, и Михася со свирепым видом переключилась на нее:

– А вы, Катя, замужем?

Бестия оказалась прирожденной соблазнительницей.

– А давайте выпьем,– ловко ушла от ответа она.

Возражений предложение не встретило, Борис налил себе и Катке, все подняли бокалы и выпили за успешное продолжение путешествия. Сделав глоток, Михалина повторила вопрос:

– Так что, Катя, вы замужем?

– До чего ж ты любопытная! – после второй Катька отбросила церемонии.

– С кем поведешься. – О сладостном бесстрастии Михалина благополучно забыла. Катьку она уже тихо ненавидела.

– Ты похожа на мою мамашку.

Обмен любезностями был прерван появлением официантки с закусками. За столом произошло понятное оживление, и это дало Михалине фору. С ответом она нашлась, только когда официантка отошла:

– Слава богу, у меня нет дочери.

– У тебя сын? – Не дожидаясь тоста, Катька опрокинула очередные наркомовские. Ее развозило на глазах.

– Два сына,– буркнула Михася и принялась за салат.

– Да вы что? Никогда бы не подумал!– воскликнул Чарнецкий, и Михася сразу же все простила журналисту.

– Да ладно, Борюсик. – Язык у Катьки уже слегка заплетался.– У нее же на лбу написано: мать и верная жена. Брак – один на всю жизнь, дети – смысл жизни. Ни одной интрижки, ни одного поцелуя на стороне. Пояс верности на тебе?

Михалина слушала и ощущала, как кровь приливает к голове. Пальцы нервно обвились вокруг ножки бокала. Выпить вино или выплеснуть нахалке в физиономию,– колебалась она.

– Завидуешь? – Михасе удалось сдержаться. Она сделала еще один глоток, уже не такой экономный.

– Девочки,– расстроился краевед-публицист.– Ну, зачем же вы так? Женщин должно быть много и разных. Одному одни нравятся, другому другие.

– Да ради бога,– противно ухмыльнулась бестия.– Просто от нее скукой разит, как от нашего сантехника пивом: за версту.

– Интересно. А вам какие нравятся?– Михалина повернула лицо к Чарнецкому, натолкнулась на снисходительный взгляд и почувствовала себя серой, провинциальной, стареющей дурой. Она уже жалела о том, что пошла в ресторан. Лучше бы осталась в купе со стриженым бедуином.