Екатерина Кирасирова - Дневник

Сунув тетрадку под мышку, Михаил вышел из квартиры. Закрывая дверь на ключ, он все-таки услышал знакомое, уже ставшее слитым с самим домом, шуршание за дверью напротив. Парень улыбнулся.

«Здравствуй, Дневник! Не пишу «дорогой», потому что ты для меня нечто большее, чем склеенные с обложкой листы. Мне грустно. На улице идет дождь, и мы сегодня с Маринкой не пойдем в магазин. Вообще-то я хотела сказать, что не могу или придумать какую-то другую причину, но из-за дождя наша встреча и так отменилась. Странно, но мне почему-то грустно, хотя врать не пришлось, а это вроде как хорошо…

Сегодня приходила Клавдия Николаевна. Она скрашивает одиночество. Принесла мне газетные вырезки. Оказывается, ее племянница была спортсменкой. Я не прислушивалась к тому, что она говорила. Голова под самую макушку забита странной кашей из мыслей, писем и учебы. Куда бы уехать от всего этого? Видела на остановке очень милого парня. Может, мы еще с ним встретимся…».

Миша поднял глаза от немного потемневших гладких страниц. Невероятное небо чистого лазурного цвета светилось, нежась в лучах полуденного солнца. Теплые весенние лучи грели спину и не мешали читать и любоваться просторами маленького городка.

Почерк Ольги был ровным и на разлинованных страницах смотрелся современной рукописью, написанной в тетрадке в клеточку. Это было красиво. Девушка, мысли которой он беззастенчиво читал, не описывала свою внешность. Лишь иногда упоминала какую-то незначительную деталь вроде прыщика на губе, покрасневшего с улицы или от слез носа. Несмотря на это Михаил точно знал, что девушка на фотографии и Ольга – это один человек. И в моменты, когда его пальцы перелистывали исписанные аккуратным женским почерком страницы, ему казалось, что рядом с плечом слышится легкое шуршание ее длинных пшеничного цвета волос. Ольгин голос был звонким – Михаил был уверен в этом. Не глухим, не дребезжащим, даже если вдруг она бы курила (не просто же так Клавдия Николаевна ругалась из-за этого). И фигура ее не поменялась от времени. И вообще она не изменилась сейчас. Хотя с эти можно было бы спорить, но Михаил где-то в маленьком уголке души без памяти влюбился в стройную девушку с серебристыми глазами, цвета пасмурного неба и звонким певучим голосом.

***

«Тринадцатое октября, две тысячи… Да какая разница! (Но зачеркивать не буду).

Маринка подарила мне куклу. В платье персикового цвета с крупными красными горохами и чудными золотистыми волосами. «Чтобы я не грустила, когда она уедет» … Погрустишь тут! Эх, мне бы котика – кукла ведь не мурчит. Ну ладно.

К стажировке в колледже добавилась еще бесплатная волонтерская работа (это тавтология звучит иронично, не так ли?) – хожу в магазин для Клавдии Николаевны – она ногу подвернула. Иногда она заходит ко мне на чай (и в коридоре слышен громкий и грозный стук старческой клюки… шучу). О, я прямо поэт!

Клавдия Николаевна не старая. Не люблю искажать факты, но когда она начинает брюзжать о «несомненном вреде» современных технологий, то кажется, что юность ее проходила не иначе как при Крещении Руси. Домофон – это неплохо!! Маринка завтра обещала забежать…»

Легкие облачка жемчужного цвета маршировали по небу туда и сюда, частично и целым скопом растворяясь в глубокой небесной лазури. Ветра почти не было. И сейчас, в этот прекрасный июньский полдень, радостно празднующие хорошую погоду зеленые листочки, прятали в юной тени своей стоявшие на окраине дома, железные коробки гаражей, которыми по обыкновению заставляются, как кладовыми, городские окраины. Стопки строительных материалов сулили стройку. И ощущение новизны тушило, и преображало природу. На данный момент по строительству выигрывала другая окраина, и не ясно – кому же повезло больше. А здесь, с восточной стороны города деревья главенствовали над старой асфальтированной дорогой, хвастаясь птицам своими новыми шикарными кронами и отсутствием троллейбусных проводов. Может оно и к лучшему? Автобусы, ходившие не каждые два часа и не строго по расписанию, все еще пугали птиц, поднимали пыль и тарахтели старыми моторами. Кажется, все древние модели автобусов собрались здесь по одному экземпляру, устроив масштабную действующую выставку городского и междугороднего автопрома. Дома стояли полупустые. На некоторых подоконниках сохли герани. В соседнем доме на четвертом этаже все еще держалось по-прежнему стойко, зеленое алое, которое не поливали около трех недель. А на закате, слишком косые лучи заходящего солнца, создавали странно пугающую пустотой картину: светлая кирпичная стена с почти черными провалами окон, словно бойницы, бесстекольных. Казалось тогда, что мир ограничивался, только видимым, а за горизонтом, за домами, закрывающими этот горизонт, была такая же пустота, как и в больших квадратных бойницах стен.

Сегодня Михаил вернулся домой поздно. Работы как таковой не было, коробки, стоявшие нетронутыми с марта, разбирать не хотелось, и он бездельно шатался возле станции, таская в руке дневник, поддавшись зову лета насладиться своим великолепием и яркостью зелени. На страницах дневника иногда встречались разные зарисовки – птицы, цветы, деревья. Нарисовано было неплохо, и парень полагал, что – с натуры. По крайней мере фрагмент, на котором был изображен верхний угол кирпичного дома с взлетающей с него птичкой, был очень похож на здание напротив, которое парень видел своими глазами каждый день. Может девушка этому училась? В дневнике не говорилось о том, где и от какого учебного заведения она проходила практику. Перебирая шкафы, парень, однако, не нашел чего-то конкретно раскрывающего этот пробел в повествовании. «Хотя, – думал он, – некоторым и дается рисунок от природы. Как хобби, без профессиональных занятий или выбора карьеры по этой склонности».

Сумерки зажигали звезды, чтобы похвастаться. Это было очевидно. Третий или четвертый день кроме мелких облаков на небе не собиралось ничего, хотя бы отдаленно намекающего на дождь. И в этих чистейших сумерках, на темном небе звезды водили хороводы, поблескивая и успокаивая землю, жаждавшую влаги и натужно звеневшую тишиной, когда звук от проезжающей машины растворялся, забирая даже память о себе. Земля бравурно размахивала пылившим ставшим светло-коричневым черноземом, выбрасывая его на дорогу. В сводке погоды, которую от нечего делать просматривал Михаил, обещали грозу. Но видимо предсказание делалось для другого города и даже другой реальности и совпадение названий было простой случайностью. Словно в сказочном сне не было звуков, и Михаил, открывающий входную дверь, и услышавший за спиной привычное тихое шарканье тапка, даже удивился ему – так он контрастировал с тишиной, провожавшей его до дома. «Все-таки одиночество должно быть добровольным», – подумал он, раздевшись и закутываясь с головой в одеяло. Во сне Михаил видел Ольгу. Она смеялась. Взявшись за руки, они шли по тропе в горах, а вдалеке играла утренними лучами спокойная гладь озера.