Анна Пумалайнен - Солнце в окнах

Глава 1. Женский день

– Никакой это не корпоратив, Марго. Скукота! Кому вообще пришло в голову обозвать эти посиделки корпоративом?! Да всё я понимаю: у нас не корпорация, и Джеймсы Бонды по коридорам не ходят, и вообще… Но не может же быть до такой степени скучно! – Эля говорила по телефону, рассеянно вертя в руках букетик из трёх зелёных тюльпанов, потом решительно оставила его в вазе на столе и вышла, закрыв за собой дверь ключом. – В дремучем «совке» – и то веселее было! Всякие «огоньки» устраивали, люди ждали, готовились, мужики в бабулек переодевались, женщины салаты резали, потом – танцы! Этих праздников по полгода ждали, потом ещё полгода вспоминали! Мне кажется, весь поздний Союз на этих праздниках и держался, а на чём ещё? Не на брежневских же объятиях. Праздника не стало совсем…

– О, кстати, Лен, а ты не хочешь завтра с нами на танцы пойти? – Марго вдруг вспомнила, зачем звонила подруге.

– На какие танцы? – устало спросила Эля.

По-настоящему, по документам, Эля была Леной, но с детства её мало кто так звал, намного чаще – Элькой. Просто папа говорил, что в детстве она была шустрая и непоседливая, как электрон, а папа был физиком и кое-что знал об электронах. С его лёгкой руки и пошло – Эля, Элька. Она и правда быстро ходила, почти бегала, особенно когда забывала прикидываться «леди», как учила мама. Одна коллега ей так и сказала: «Такое впечатление, что вы, Елена Борисовна, оставили коня за углом, а после работы снова на него вскочите и – только в путь!»

– Мы с девчонками с работы собрались завтра на танцы, ну знаешь, такие вечера «Кому за тридцать». Но ты не думай, там много молодых! Мы уже ходили. Так весело! Давай! Встречаемся завтра на выходе из метро Нарвская, часов в восемь, я позвоню.

– Ну не знаю… А как одеваться хоть?

– А чего не знаешь-то? Сама же говоришь: «Скучища, хочу праздника!», а теперь – в кусты, вот ты всегда так. Одевайся, как хочешь. Там в чём только не приходят! В общем, жду тебя. Пока! – и Маргоша повесила трубку.

Эля не ожидала, что веселье так быстро её найдёт. Она ещё не понимала, собирается ли участвовать в этой авантюре, но уже повеселела – теперь от жизни можно было ожидать хоть чего-то.

Следующий день был выходным. Эля выспалась и прямо с утра принялась искать в шкафу что-нибудь подходящее. Наряд автоматически подбирался к туфлям на высоком каблуке. Стиля в одежде у неё не было, но каблуки стойко ассоциировались с праздником, с лучшими моментами жизни, поэтому хотя бы от вопроса «что обуть» эта женщина была освобождена. По сути, почти вся её обувь, включая резиновые сапоги, имела возвышение в области пятки. «Взять, например, кроссовки… это же скука смертная», – рассуждала Эля. Она просто не понимала, как можно наслаждаться жизнью, ходя по улице в каких-то зашнурованных мягких тапках, шныряя между прохожими, как гриб под деревьями! «Что? Грибы не шныряют? А когда отвернётесь? Ну откуда вы знаете?!»

В дверь заглянул полусонный подросток:

– Ты чего гремишь с утра?

– С какого «утра»?! Уже десять! Любишь ты дрыхнуть до обеда, – улыбаясь, сказала Эля, с нежностью глядя на своего взъерошенного отпрыска. – Сейчас кашу приготовлю, подожди.

Она бросила возиться с тряпками, решив, что прекрасно смотрится в кожаной юбке чуть выше колена и что для танцев районного масштаба это более чем сойдёт, и пошла на кухню, готовить завтрак.

– Миш, ну как там с контрольной-то?

– С какой?

– Ты говорил, что писали контрольную по химии. Принеси вообще дневник, заодно и подпишу.

Михаилу было четырнадцать, школу он не любил и учился плохо. Эля считала, что это нормально – не любить школу, потому что она её тоже не любила в своё время, закончила и выдохнула с облегчением. Эля считала себя хорошей мамой, потому что переживала за сына. Ей казалось, что это и есть основной признак настоящей матери. Периодически устраивала его в разные кружки и секции в надежде, что увлечение его захватит, и, как показывали фильмы её юности, это разом решит все его проблемы. Но он под разными предлогами бросал все занятия почти сразу.

Миша нехотя поплёлся в комнату и, вернувшись, молча протянул маме дневник её ночных кошмаров. Полистав сероватые страницы, Эля обнаружила ещё два крика души педагогов, вписанных красным на развороте этой недели: «Не сделал д/з! Спит на уроке!» Она вздохнула и сразу погрустнела. Каждый раз Эля надеялась, что разговор с сыном «по душам» даст результат, и каким-то чудом в дневнике перестанут появляться эти пугающие слова. Других способов воспитания она не знала, поэтому вернулась к прежнему, в сотый раз проговаривая свои мысли и опасения:

– Миш, мы же говорили об этом. Ты уже не маленький, скоро у вас начнутся все эти ЕГЭ, как ты собираешься сдавать? Если сейчас запустишь, то потом будет очень трудно исправить положение. На репетиторов у меня денег нет… А ты не хочешь даже домашнее задание делать!

Сын уже доел кашу и слушал молча, потупившись.

– Объясни мне, что значит «спал»? Почему в школе надо спать? Как вообще так можно?

– Я не знаю…

Этот разговор повторялся примерно раз в неделю, но привыкнуть к нему или хотя бы что-то изменить в устоявшемся ритуале Эле не удавалось. С чего она взяла, что на этот раз сын ответит по-другому или сделает вывод вести себя иначе, было непонятно. Но мама Эля, как заведённая, и в этот раз повторила всё те же риторические вопросы. Настроение стремительно ухудшалось. Злиться на сына она не могла. Помощи просить было не у кого. С Мишиным отцом Эля развелась десять лет назад по своей инициативе, и после разъезда бывший муж просто исчез из их жизни. Эля не позволяла себе на него обижаться, считая, что не имеет на это никакого права. Позже ещё одна попытка создать семью также обернулась провалом. Новый Мишин папа пытался его воспитывать, но Эля воспринимала это просто панически, чувствуя угрозу, – хотя чего именно она боялась, ответить она бы не смогла. Поэтому каждый раз, когда отчим хоть немного повышал голос на пасынка, она тигрицей бросалась на его защиту, моментально вставая между ними. А потом и её отношения с новым мужем как-то расклеились, они расстались. И хотя позитивная Элька духом не падала, она смутно понимала, что Мишке не хватает в жизни чего-то другого, того, что от неё не зависит. Как героическая мать, она изо всех сил старалась сделать так, чтобы сын был счастлив: покупала ему игрушки согласно возрасту, кормила пирожными в кафе, часто отдавая за это последние деньги. Но проблемы Мишки не заканчивались, и демонстрировал это не только дневник. Друзей у парня не было, а синяки под глазом или порванная куртка появлялись частенько.