Валентина Гутчина - Чашка кофе

Ди Каприо елозил в кресле, не решаясь, однако, сбежать от шокирующих откровений, в отчаянии бросая призывные взгляды в сторону Натальи, которые легко можно было расшифровать как крик о помощи. Это придало последней не виданную ранее уверенность в себе. Она закинула ногу на ногу и громко произнесла:

–Послушайте, почему это наша Лера рассказывает что-то там одному Андрею? Мы тоже хотим послушать.

Лера лишь слегка развернулась в сторону дерзкой.

–Потому что у нас разговор тет-а-тет.

–Тет-а-тет? – воскликнула Наталья со смехом и хлопнула в ладоши. – Понятно! Люди, Лера рассказывает интимные подробности первой любви.

Возможно, ее смех и возглас прозвучал слишком дерзко, заставив всех разом смолкнуть, обмениваясь быстрыми насмешливыми взглядами.

Лера немедленно поджала губы, накрашенные помадой с блеском, и поднялась, с явной угрозой развернувшись к торжествующей Наталье.

–Послушай, ты, жалкая уродина…

Договорить остальное она не успела. Неожиданно распахнулась дверь редактора, и появился он сам – мрачнее черной ночи. Лера вовремя прикусила язычок.

–Почему не работаем? – отрывисто вопросил Князь, бросая на коллег холодный серый взгляд. – Все доделали свои сюжеты – легко, гениально, без проблем? Вот вы, Наталья, вы так переживали с утра. Все позади, ваш сюжет о столетнем старце уже готов?

Наташа откашлялась.

–Еще не готов.

–Почему же вы не работаете?

Наталья первой молча поднялась и вышла из кофейной. За ней тут же сорвался с места ди Каприо. Все остальные с изумлением уставились на шефа. Это было нечто невероятное – он разгонял посиделки за кофе! Между тем ближайшая передача была готова еще вчера, а времени на сюжеты для будущей оставалось более, чем предостаточно.

Как всегда, первой нашлась Лера-холера. Эффектно изогнув брови, она решительно шагнула навстречу шефу.

–Игорь Петрович, я, между прочим, сейчас бы вовсю вкалывала по отснятому с утра сюжету, если бы Елена ни с того ни с сего не увела бы у меня оператора. У нас же нет, как в крупных телекомпаниях, монтажеров, монтируют операторы или сами журналисты, а я, например, этому не обучена. Вот мне и не оставалось ничего другого, как сначала поработать над сюжетом, письменно изложив его в форме сценария, обдумать оригинальные ходы. А теперь, когда Арсений, наконец, вернулся, я звала его в монтажную поработать, но он заявил, что хочет кофе.

–Кофе, – бессмысленно повторил Князь, нахмурился и тут же развернулся к Лене. – И что это у вас за внезапный порыв снимать? Про что?

–Истории любви, – подал голос Сенька.

Не известно почему в кофейной мгновенно наступила полная тишина, которую нарушало лишь монотонное тиканье часов на стене.

–Истории любви, – невольно скривился Князь и посмотрел на Лену с неожиданной враждебностью. – Почему же именно про любовь?

Лена пожала плечами.

–Любовь делает нашу жизнь чудеснее, – решительно вступился за нее Толик. – Что может быть важнее любви?

В этот момент часы на стене звякнули – было ровно шесть часов, конец рабочего дня. Игорь Петрович вздрогнул, взглянул на часы, на народ и взялся за ручку двери.

–Конец рабочего дня, – произнес мрачно. – Увидимся в понедельник. Счастливых всем выходных.

Едва лишь дверь за Князем закрылась, как Лялечка первой, с молниеносной быстротой надела свои шубку, шапку, подхватила сумочку и махнула всем лапкой: «Пока!». За ней на выход подался Толик – по-товарищески приобняв Лену за талию, монотонно бурча что-то про планы на вечер.

–…твоя идея про коробку конфет все же, думаю, лучше. Куплю «Золотую ниву», упаду пред толстушкой на колени…

Настроение у Лены неожиданно испортилось. Все было тускло, мрачно, ужасно – этот неприязненный тон Князя, его взгляд, в котором читалась едва ли не ненависть к ней, Лене. Но почему? Что она ему сделала?

Толик без умолку болтал, явно пытаясь отвлечь ее от неприятных мыслей. Сенька махнул всем рукой и убежал. Лера-холера намеренно замешкалась в кофейной и, интимно стукнув двумя пальчиками, скользнула за редакторскую дверь. Лена, вслед за Толиком выходя в этот момент из кофейной, оглянулась, заметила вторжение, и сердце отчего-то заныло, словно в него вошла тупая игла.

Игла прочно сидела в сердце всю дорогу домой, когда она, махнув на прощание Толику, севшему за руль своего раздолбанного «Жигуленка», медленно свернула на бульвар, отозвалась тупой болью, словно кто-то пошевелил ее, когда Лена подняла голову и увидела светящиеся окна Санькиной квартиры.

«Квартира Санька – я впервые подумала «квартира Санька», а не «наша квартира»!»

От этой мысли сердце заныло еще сильнее. Открыла своим ключом дверь. Приветствие, традиционный поцелуй в щечку. Санек уже вовсю жевал только что приготовленную пиццу-полуфабрикат, от которой Лена довольно равнодушно отказалась.

–Ты чего какая-то мрачная? – на мгновенье замер Санек, удивленно глядя на ее бледное, хмурое лицо.

Лена пожала плечами, постаравшись улыбнуться с видом чрезвычайной усталости.

–Выслушала претензии от Князя.

–О, претензии Князя – это святое, – расхохотался Санек и с новой порцией пиццы отправился смотреть футбол.

Что оставалось делать? Лена тихо вошла в темную спальню и замерла перед окном, отведя в сторону тяжелый занавес. Снег, снег – легкие хлопья, покрывающие все горизонтальные плоскости, постепенно превращаясь в толстый слой, похожий на пуховое зимнее одеяло, под которым так хорошо и уютно, не слышно ни звука, спи себе, не думай о плохом. Сколько лет прошло, сколько зим, сколько тонн снега утекло вешними водами с тех пор, как она перестала мечтать о Принце? О Принце на белом коне.

Санек – каменная стена, за которой она забыла о всех треволнениях жизни, где могла спокойно читать свои любимые детективы о Ниро Вульфе и комиссаре Мегрэ. Ее не касались проблемы безденежья и безработицы, она не думала о хлебе насущном и о том, что надеть. Даже деньги никогда не считала – то была прерогатива Санька, находившего в звоне монет нечто приятное. Но разве было в этом покойном мире хотя бы на грамм счастья?

Лена рухнула на широкую постель, почти мгновенно забывшись сном.

* * *

Сны – другое измерение. Стоит лишь отключиться сознанию, как душа шагает в него, как в неизвестность космоса. Что-то забывается, словно испаряется рисунок на морозном окне, стоит лишь открыть глаза. Другие сны откладываются в памяти на всю жизнь. Стало быть, они что-то да значат?

В этом сне Лена шла по знакомой улице деревни, в которой прошло ее детство. Малиновка, улица Крупской, пять – дом из потемневшего дерева, резные наличники, забитые ставни.

Дом был пуст и мертв.

Мне приснился странный сон: заколоченный дом;