Татьяна Федорова - Дженга

Мы бродили по выставке завороженно, кивая друг другу глазами, а Амита так вообще могла ничего не говорить, а просто смотреть на картину, и было понятно, что она думает. Ходили врозь, и все время встречались у одного и того же полотна. Мы никогда не брались за руки, но всегда на расстоянии чувствовали инфракрасное излучение друг от друга. И, конечно, запахи. Амита, понятно, пахла карри, я и с закрытыми глазами могла ее найти.

Знаменитая Жанна Эбютер со своей лебединой шеей и девочка в голубом платье со скрещенными на животе, как старушка руками, – все это мои «человеки», из моего царства.

Мы вышли с музея немного чище и добрее, чем вошли. Озвучили все свои впечатления от каждого нового знакомства с героями романтичного Модильяни, сумасшедшего Сутина и нерешительного Утрилло.

– Как герои города Оз, – Амита смешно показала каждого, как они идут за свои счастьем, особенно Сутина, шла впереди меня по набережной Фонтанки, кривя ногами и косолапя.

– Ты похожа на маленькую обезьянку, – крикнула я ей в спину, она обернулась и, кривляясь, показала, как держа двумя руками, ест банан. Мы ржали.

Так, дурачась, серьезно обсуждая мировые вопросы, умирая от смеха и утешая дуг друга в сердечных делах, мы вышли на Дворцовую набережную. Это место в Питере мы называем «голубая бездна». Амита на все лето уезжает в Индию, ее индийская родня живет в Бангалоре и принадлежит к элитной касте, Амита с родителями много путешествует, и ее рассказы о далеких странах были всегда для меня как живой путеводитель. Когда она рассказывала о кораллах в Египте, то чувство, когда с рифа выплываешь на глубину, и резкий синий цвет глубины бьет в глаза так, что сердце замирает, она называла «голубая бездна». За схожесть ощущений мы так назвали Дворцовую. Невозможно насытиться видом, он всегда настолько разный, что приходится узнавать его заново каждый раз. Сегодня все искрилось и сияло, подсвеченное весенним солнцем. Нева разбивала солнечное изображение на миллиарды осколков, а шпиль Петропавловки пронзал голубое небо, как шпага.

Вдруг Амита сильно толкнула меня локтем; обычно мы так делали, когда видели первыми желтую машину, я стала крутить головой, выискивая в потоке машин желтое пятно, пока нос к носу не столкнулась с Максом. Они с Кристиной шли навстречу. Кристина по-взрослому держала Макса под руку, ему, видно, было стремно.

– О, Амита, привет! Ниче се, как ты выросла! – Кристина не видела Амиту больше года. Она даже наклонила голову немного набок, внимательно оценивая мою подругу.

– И ты, Кристи, меньше не стала, приветики! – Амита по-индийски покачала ладошкой и уставилась на Макса.

А Макс – невероятно, но факт – внимательно смотрел на меня, как будто это меня не видел больше года, и это я за это время выросла в два раза. Горячая волна ударила снизу вверх, лицо загорелось краской, выдало меня предательски, как слабака на допросе.

Кристина с Амитой обменивались формальными сведениями друг о друге, а мы с Максом взглядами.

– Ну ладно, гуляйте, пошли, – Кристина потянула Макса за рукав и, неожиданно обернувшись вполоборота, добавила:

– Прикольное пальтишко!

Движение по удалению набирало ход. Я где-то на уровне грудины физически ощутила натяжение резиновых нитей. Ноги вставали на гранит набережной и подламывались, казалось, вывернутся коленки.

Минут пять мы шли молча.

– А он, правда, стал красивым, может, и я бы в него влюбилась, – сказала Амита задумчиво, – Что-то в нем от зверя есть, – добавила потом.

– Я не знаю, почему я так запала на него, ты же помнишь, он никогда мне не нравился, только бы поржать ему. А теперь мне нравится в нем все; даже если он тупит, он смешно трет лоб. И ржет, правда, как зверь. И делает все уверенно, как будто имеет право.

– Да уж, подруга, пристегнись покрепче, похоже, самолет взлетает, и страшно, и хочется увидеть, что там наверху.

– Не-а, наши пути никогда не пересекутся, как траектории планет, только в нижнем соединении можно максимально сблизиться, а потом снова по своим орбитам, – изрекла я философски.

«Может, сегодня и было то самое нижнее соединение, кто знает», – подумала я, вспоминая перед сном нашу не совсем обычную воскресную прогулку…

Красный марсианский пейзаж. Крупные камни образуют вал с обеих сторон одноколейки. Под ногами мелкие острые камешки; попадают между пальцами, колются. Я иду по металлической ржавой рельсе, стараюсь быстро, но не получатся, все время теряю равновесие и сваливаюсь вбок. По наклонным насыпям везде женщины сапками рыхлят красную землю. Других цветов, кроме красного, нет, даже платки у женщин, как у работниц на картинах соцреализма. Куски рельс торчат из земли, как во время войны или разрухи. Впереди прямо на меня медленно едет поезд. Мне не страшно, он далеко и еле ползет. Пока я смотрела, как лучше подняться наверх, он мгновенно приблизился на опасное расстояние, так, что я явно почувствовала запах мазута. Переход к ужасу тоже был мгновенный, я почти вскочила по насыпи наверх.

Вокруг открылся южный пейзаж, горы в зелени, красивая даль. Я всматриваюсь, стараясь увидеть море, и чем напряженней я всматриваюсь, тем оно явнее прорисовывается. И вот я его уже вижу четко, даже различаю гребешки волн и бесконечное количество парусников.

Делаю определенное усилие глазами и приближаю изображение на палубе одной из яхт. Меня это нисколько не удивляет, как будто это обычное свойство зрения. Вижу Макса, он в белых шортах и красной майке. Волосы длиннее, чем обычно, красиво развеваются на ветру, стоит на краю палубы, наматывает на руку толстый канат. Стоит вполоборота. Вдруг разворачивается и смотрит на меня – прямо в глаза сквозь огромное расстояние. Не улыбается, просто смотрит. Из рубки выходит Кристина, очень взрослая, даже можно сказать слишком. Я издалека вижу возрастные складки у рта, хотя она и скрывается под широкополой шляпой. Фигура у нее божественная, изгибы как у Афродиты. Подходит к Максу со спины и кладет руку ему на плечо, тоже смотрит мне в глаза. Все происходит так долго, замедленно, я вижу каждую деталь. Никто никого не приветствует ни жестом, ни взглядом, эмоции на полном нуле.

Все резко меняется, когда Макс, бросив веревку, красиво, как пловец, ныряет в море. Картинка мгновенно удаляется, и я пытаюсь угадать, на какой из далеких белых точек были Макс с Кристиной.

Вижу его, он идет ко мне. Мокрый, волосы гладко прилипли к голове, тело глянцевое, как у дельфина, на руке красный след от каната.

– Сколько ж мы не виделись, Эбютер, год, два? Ты стала красивой, – говорил он и с каждым шагом приближался метров на десять.

– Два года, – соврала я.

Он подошел совсем близко, встряхнул головой, я ощутила холодные брызги на лице, одна капля на губе, я слизнула, – соленая.