Татьяна Федорова - Дженга

– Сними майку, выжму,– предложила я и удивилась своей смелости.

Макс снял майку и отдал мне, улыбаясь, как пират. Я стала выжимать, а она мокрая, вода из нее льется ручьем мне на ноги, ведро вылилось. Он стоит передо мной, а я вижу только силуэт как напротив света. Когда он надел майку, мы встали рядом, оказывается, море было прямо у нас под ногами; вниз, по крутому утесу.

– Прыгай, не бойся,– сказал Макс.

Чувство доверия было таким всеобъемлющим, что я не сомневалась ни на миг, что так и надо сделать. Страха ни грамма.

Я закрыла глаза и прыгнула. Сначала ощущала, что лечу, по щекотке внутри, как на качелях, по плотному ветру, бьющему в лицо. Летела долго, думала о том, как люблю Макса, потом решила, что скоро вода, и нужно принять вертикальное положение и обхватить колени.

Вдруг я перестала что-либо ощущать, стало любопытно, открыла глаза и однозначно поняла, что время остановилось. Все вокруг замерло, как в 3d фото. Я сама зависла над поверхностью. Отпустила колени и наклонилась вбок, чтобы рассмотреть, что между мной и морем. Сантиметров двадцать непреодолимого расстояния. Волны застыли как желе, воздух абсолютно неподвижен. Мой восторг трудно описать, я поняла, что первая из всего человечества ощутила остановку времени. Пространство есть, а времени нет…

Зазвонила мобилка: о, ужас, понедельник…

Пожалуй, впервые я шла в школу без приступа панической атаки. Безнадежной любви не существует. Надежда, как кешбэк, возвращается на твой сердечный счет. Причем чем больше ты в чувство вложишься, тем большего ожидаешь в ответ. Наверное, наша природа все-таки против неэффективной траты человеческого ресурса. Вот и я купилась на сердечную коммерцию, шла и придумывала взгляду Макса там, на набережной, все новые и новые смыслы. Я бы хотела отыграть с ним эту сцену у самого привередливого режиссера, чтобы все вокруг, операторы, ассистенты, артисты следующей сцены, нервно курили и поглядывали на часы, а он все требовал и требовал повторить все сначала. Мы в сотый раз сталкиваемся и внимательно смотрим друг на друга. Оператор выхватывает взгляд крупным планом, чтобы в нем было и открытие, и недоумение, и любование, прикрытое циничным прищуром и еле заметной ухмылкой.

Я знала, что это Макс тяжело плюхнулся рядом на скамейку и стал вытряхивать из мешка кроссовки. Даже ему, владельцу единственной тетради, приходилось носить сменку. Каждое утро Ларисаванна была на своем посту, мимо нее не удавалось прошмыгнуть незаметно даже Кочкину по кличке Сквозняк. Его способность незаметно оказываться рядом, из ниоткуда была физической загадкой. Учителя вздрагивали, когда он о чем-то их спрашивал, думая, что они в кабинете одни. Кочкин похож на стручок, голова на макушке оканчивается конусом, и ножки такие тонкие, что любые, даже узкие брюки на нем болтаются. Как-то биологичка рассказывала про микроцефалов, все заржали, и была попытка сменить прозвище, но Сквозняк победил своим кратким звучанием.

– Блин, откуда у нее такой иммунитет,– Макс махнул подбородком в сторону Лариски.

– Яд сглатывает, он полезный, – буркнула я, он хмыкнул.

– Помнишь, как она в той четверти заболела на неделю, прям каникулы получились, я у расписания лезгинку готов был танцевать, – наши истории нашли точку отсчета.

Парадокс, мы учимся девять лет в одном классе и никогда вот так тет-а-тет не разговаривали. Между нами как будто целлофан, изолирующая пленка. Даже сейчас мы только сделали в ней лишь небольшое отверстие.

Макс взял уличные кроссовки в руки и пошел к лестнице; походка у него умопомрачительная, движения не резкие, но очень уверенные. По-спортивному, немного подскакивая, поднялся по ступеням.

– Уфимцев, следующий раз убирай обувь в мешок, трясешь грязью, – прошипела вслед Ларисаванна.

Первым уроком была геометрия, начиналась она с неизменного ритуала. Мы садились на места, и Лариса своим чревовещательным голосом командовала:

– Разложили на парте необходимые принадлежности к уроку.

Мы выкладывали инсталляцию из ручки, тетради, линейки, карандаша и циркуля. За мою ученическую жизнь еще ни разу не было, чтобы что-то у кого-то отсутствовало. Перед уроком мы носились по всей школе выпрашивая недостающее.

– Все к уроку готовы! – никогда она не говорила ни то, что мы молодцы, ни то, что это хорошо, просто как факт.

Такое продолжалось уже пять лет, те, кто был без циркуля, просто вымерли, как динозавры. Можно было сэкономить пять минут урока, но, если бы этого хоть раз не случилось, Земля бы точно от удивления сошла с орбиты.

Все, включая Макса, на уроке не шевелились и даже реже дышали, Лариска по-крокодильи за сто метров чувствовала, как добыча спускается воду, и уже плыла к этому месту, выдвинув вперед страшную пасть. Она подходила к жертве и проверяла тетрадь; если в тетради была хоть одна помарка, несла добычу в зубах к доске, и там бедная газель блеяла до конца урока об окружности, вписанной в многоугольник и описанной вокруг него.

По школе во всех углах можно было встретить заклинателей змей, они стояли с тетрадкой, вознеся глаза вверх, и бубнили: «Если при пересечении двух прямых секущей накрест лежащие углы равны, то прямые параллельны». У нас школа была прям с геометрическим уклоном.

Даже Макс, которому всегда все было параллельно, сидел на ее уроках неподвижно, округлив спину, в позе мыслителя Родона.

Зато горе было тому учителю, урок которого был следующий. Это как потрясти и открыть бутылку с газировкой. Мы хором ржали особенно старательно над каждой шуткой, ерзали и отвлекались, бросались замазками и разрисовывали тетради соседа, в рандомном порядке просились выйти, и, если повезло, и нас отпускали, бежали в самый удаленный в школе туалет. В общем, этот был тот самый неуправляемый хаос. Все физичкины законы работали: если где-то выброс энергии подавлять, как в черном пятне на солнце, то она обязательно вспышкой выбросится рядом.

Ко второму уроку явилась Барыкина, почти каждый понедельник она «сдавала утром анализы». Геометрии она боялась, как смерти, а может, и больше, и как все пытаются смерти избежать, так она избегала встречи с Лариской. Лера была известная в школе суицидница, ее часто направляли во всякие инстанции из-за порезов на руках, но я думаю, это была часть ее стратегического плана самозащиты. Ларисаванна с ней боялась перегнуть палку, чтобы случайно не угодить к Малахову на передачу.

В понедельник после геометрии у нас была история, поэтому весь удар цунами на себя принимала Оленька, наша классуха. Не знаю, как такие беззащитные особи попадают в образование, за что внешние силы карают таких безобидных существ ошибочным выбором. Оленька была блаженная, прощала нам почти все, надеюсь, на небесах ей это зачтется. Говорила она быстро, скороговоркой, видно пыталась в ту минуту внимания, которую к себе вызывала, передать нам максимум информации. Среднего роста, неизменно с хвостиком на затылке, в целом даже не такая полная, как казалась из-за пышных одежд, которые носила, она мало чем цепляла взгляд современных подростков. Пацаны ржали, говорили, если бы она хоть немного оголила декольте, воспитательный процесс шел бы бодрее.