Светлана Курилович - Если Господь призовёт тебя…

На уроке Марина вела себя очень беспокойно: вертелась, переговаривалась, пыталась даже бросить какую-то записку. А мне не давал покоя вопрос: что же такое случилось у Димки? У Мити? У Митеньки… Задумавшись, я машинально вычерчивала ручкой в тетради по физике две буквы: М и Б – Митя Березин… Мне кажется, я всегда любила его, чуть не с первого класса, когда он был во втором – смуглый крепкий мальчишка, чернобровый и улыбчивый, но он и не подозревал о моих чувствах: я очень хорошо научилась прятать их, с годами притворство стало моей второй натурой. Сейчас я думаю – зачем? Зачем было скрывать? Если бы не это, может быть, судьба отмерила бы нам ещё немного времени…

Ксюша искоса посмотрела в мою тетрадь и фыркнула: она была вообще против всяких «любовей», как она говорила, считала, что всё в жизни должно быть по порядку: сначала учёба и карьера, а потом уже всякие глупости.

– Ксюш, – задумчиво прошептала я. – Как думаешь, что у него могло случиться?

– Думаю, ничего особенного, – она не отрывалась от решения задачи. – Так, глупости какие-нибудь.

– У тебя всё глупости! – я тоже не прекращала чертить в тетради.

– Борькина, не отвлекай Романову! – послышался резкий окрик физички, Ирины Юрьевны.

Маленькая, кругленькая, в очках и в возрасте, она была без ума от своей возлюбленной физики, и физика платила ей тем же. Её голосовые связки могли привести в чувство любого зарвавшегося амбала, что уж говорить обо мне! Я мгновенно выпрямилась и уставилась на доску: оказывается, нам надо было решать задачу по вариантам, и у Ксюшки списать было никак нельзя. Я торопливо принялась переносить условия в тетрадь, а Ирина Юрьевна одобрительно кивала, поблёскивая очками, – она терпеть не могла бездельников, а уж неуважение к своему предмету воспринимала как личное оскорбление!

– Мне всё же кажется, это что-то серьёзное… Видела бы ты Маргошу! – снова зашептала я.

– Борькина! Второе предупреждение! – вновь одёрнула меня Ирина Юрьевна. – Третьего не будет!

Пришлось уткнуться в тетрадь, попутно возмущаясь, почему ей так нравится скандировать мою фамилию?! Назвала бы по имени, что ей, трудно, что ли?!

Если уж я была не в восторге от своего имени, то фамилия нравилась мне ещё меньше: угораздило же маму найти мужа с такой фамилией – Борькин! Ладно бы ещё человек был хороший, а то оставил её с маленьким ребёнком и уехал в Москву искать счастья и заработка, да так и не вернулся. Через несколько лет маме пришло от него письмо, что он нашёл себе другую женщину и живёт с ней, а она может считать себя свободной. Письмо было помятым, без обратного адреса и даже без почтового штемпеля. Мама поплакала, потом успокоилась и стала жить одна, а так как родила она меня довольно поздно, то… никого себе уже не нашла…

Больше всего меня злило то, что она дала мне его фамилию – Борькина!

– Что же это получается?! Сделал тебе ребёнка – и исчез! Не воспитывал, не гулял, не кормил из бутылочки – ничего! И ты за всё это ещё и род его решила продлить! – сердито выговаривала я маме.

– Не сердись, Полюшка, он твой отец, в тебе его кровь, хочешь ты этого или нет… – грустно отвечала мама, и я подходила к зеркалу, пристально вглядываясь в своё отражение: почему я не похожа на неё?!

Мамины тонкие черты лица, розовые полные губы, голубые глаза, рыжие волосы, пушистым облаком венчавшие её голову, – ничего мне не досталось! Я похожа на отца. Даже не на отца, а на его мать, мою бабушку, которую я и видела-то всего несколько раз: у меня обычные серые глаза, правда, довольно большие, нос, немного длинноватый, на мой взгляд, волосы русые – что хорошего? Нравится мне мой лоб – высокий и чистый, без всяких там прыщей, и маленькие ушки. Но кто из мальчишек смотрит на лоб и уши?! Им нравятся губы, как у Анджелины Джоли, нос, как у Николь Кидман, глаза, как у Дженнифер Лопес, или как её… Кейт Уинслет? Которая в «Титанике» вместе с этим лапочкой Ди Каприо?

И вот я, придирчиво глядя в зеркало, выпячиваю губы, втягиваю щёки, чтобы не были такими пухлыми, и домиком поднимаю брови. Получается карикатура сразу на всех звёзд, и я не выдерживаю, начинаю смеяться.

– Борькина! Совсем с ума сошла?! – вдруг слышу я голос физички, а Ксюха тычет меня локтем в бок.

Я вижу гневное лицо Ирины Юрьевны и понимаю, что мечты сыграли со мной злую шутку: смех на уроке физики до добра никого ещё не доводил! Судорожно пытаюсь придумать оправдание, но выручает как никогда вовремя прозвеневший звонок: я запихиваю тетрадь и учебник в сумку, бормочу что-то вроде:

– Простите, Ирина Юрьевна, больше никогда… обещаю! – и под её уничижительным взглядом выскальзываю в рекреацию.

– Ну ты, подруга, даёшь! – восхищается Марина. – Ирина нам тему объясняет, а ты ржать начала! Она тебе этого долго не забудет! Готовься!

– Лин, ты на самом деле, с ума сошла, что ли? – Ксюша возмущена и сердито смотрит на меня.

– Да я… это… задумалась немного, вот… – я начинаю запинаться.

– Знаем, знаем, о ком ты задумалась! – хохочет Марина. – О Ди-и-имочке Березине! – поёт она.

– Лина, Лина! – Ксюха качает головой и так напоминает сейчас старую бабушку, клюющую носом над вязаньем, что я не выдерживаю и начинаю снова смеяться.

– А теперь тебя что насмешило? – укоризненно говорит она.

Я продолжаю смеяться, и постепенно моё безудержное веселье действует и на Ксюшку: она сначала неуверенно улыбается, потом хмыкает, сначала редко, потом хмыканье учащается, и, наконец, она тоже смеётся, отбрасывая со лба вьющиеся пряди.

Моя подруга удивительно красива: она словно опровергает расхожее утверждение, что зубрила-отличница обязательно должна быть мымрой! Ничего подобного! У неё восхитительные карие глаза, волнистые светлые волосы, жемчужные зубы, ровной дугой прячущиеся за яркими губами сердечком, которые она мажет только гигиенической помадой. Она блондинка, но очень целеустремлённая и умная, хочет поступить в финёк – Санкт-Петербургский Университет экономики и финансов – и поступит, можете не сомневаться! А ещё она высокая и стройная, с идеальными ногами и тончайшей талией – словом, от подобных девушек ждут непроходимых глупостей, а не стремления стать финансовым гением. А ещё она очень смешлива, про таких говорят: видишь пальчик – на посмейся!

Марина радостно подхрюкивала рядом, и так мы могли бы долго смеяться, но звонок прервал затянувшееся веселье: пора было идти на четвёртый урок – литературу.

Литературу я любила, любовь к ней не могла отбить даже учительница, доставшаяся нам в десятом классе: странная дама, которая улыбалась приклеенной улыбкой, показывая лошадиные зубы и изо всех сил демонстрируя показное радушие. Обычно она уже в класс входила с жизнерадостной гримасой и тянула, потирая руки: