Константин Кураленя - Отголоски жаркого лета, или Юность в стране застоя

– А я тебя! – возвращался из космических далей ответ.

И рёв двигателя, и зной середины лета, и распластанные по ветру волосы, и мелькающие берега, всё это наполняло душу счастьем причастности к неким тайнам бытия. Не каждому дано полюбить так искренне и беззаветно. Иной проживёт жизнь, но так и не познает тайну любви. А для Серёжки и Ирины любовь не поскупилась. Она, со всей широтой истосковавшейся в одиночестве женщины распахнула двери в свои лабиринты. Если бы только можно было, чтобы самые счастливые мгновения нашей жизни длились вечно, как много бы отдал за это Сергей!

Костёр, это не просто тепло, костёр, это некий символ единения человека с природой. Человечество давно выросло из штанишек первобытно-общинного общества, но суеверная тяга к огню так и осталась в сердцах людей. Рядом с костром спокойно и уютно. И нам кажется, что его жар может защитить от всех невзгод. Вот и они, не смотря на летнюю жару, развели костёр, и лежали, глядя на потрескивающее пламя.

– Век бы так лежала, – зачаровано произнесла Иринка.

– Не получится, ты завтра уезжаешь, – удручённо произнёс Серёжка.

Они посмотрели друг на друга, и как по команде тяжело вздохнули. Затем, поняв комичность ситуации, несмело улыбнулись, и в сотый раз приникли друг к другу распухшими от поцелуев губами.

– Уже губы горят, – слегка поморщившись, прошептала девушка.

– И у меня, – довольно прошептал Сергей. – А всё равно хочется.

Первые раны любви .., дай-то Бог, чтобы они были только такими.

Ночевать на реке они не остались, неудобно было перед Ириной тёткой. Да и в дорогу надо было собраться. Но всё равно расстались они лишь глубокой ночью. А на следующий день было прощание.

– Ты только не волнуйся, всё будет так, как мы решили, – не сводя с Серёжки взволнованного взгляда, теребила его за рукав Иринка. – Я верю в это!

– Я не волнуюсь, – потерянным голосом отвечал он, беспомощно оглядываясь по сторонам до тех пор, пока гнусавый громкоговоритель женским голосом не прокрякал что-то вроде:

– О-бо-бум, оба-баба прибы-ба к еей атформе! Аянка поезда ять бибут!

Серёжке казалось, что всё происходящее на промокшем под летним дождём перроне не всерьёз. Что они постоят здесь немного и пойдут обратно. И что всё продолжиться, как и прежде. Бессонные, полные любовного угара ночи, и счастливые глаза напротив. Распугивающий ночную тишину стрекот мотоцикла, и бегущий далеко впереди свет мотоциклетной фары. А спина ощущает тепло прижавшегося к ней тела, и на душе спокойно и светло, словно её так же, как и эту ночь, осветил луч света, выбивающийся из-под распахнутых ресниц пассажирки.

Но уже послышался гул приближающегося поезда, и тоскливый свист тепловоза поставил в сомнениях последнюю точку. Нет, всего этого уже не будет! А окоченевшая душа испуганно замерла, отгородившись от окружающих возникшей где-то в глубине болью.

В последний раз лязгнув сцепками, состав настороженно притих. На перрон стали выбегать полуночные пассажиры. Они, не прицениваясь торопливо покупали у перронных старушек нехитрую домашнюю снедь, и ныряли в душную полумглу пассажирских вагонов.

А Серёжка и Иринка так и продолжали стоять, приникнув друг к другу горячими телами. Словно в этих объятиях было их единственное спасение, словно они могли оградить их от несправедливости житейской обыденности.

Они не слышали, как живущая в громкоговорители тётка объявила отправление, и как тоскливо засипел тепловозный свисток.

– Молодые люди, молодые люди! – прорвался из мира живых голос проводницы. – Кто из вас уезжает? Поезд ждать не будет!

– Я! – очнулась от наваждения Ирина.

– Она, – обречённо произнёс Серёжка, и подал запрыгнувшей на подножку девушке сумку. Олимпийский мишка с укором качнул головой, и скрылся в тёмном тамбуре вслед за своей хозяйкой.

– Я буду ждать! – донёс до него отставший от поезда ветер прощальные слова любимой.

И всё – жизнь закончилась. Начиналось тягостное существование. Но человеческий организм так устроен, что в моменты наивысшего морального напряжения в нём срабатывает некий предохранитель, и отрицательная энергия меняет своё направление, и перераспределяется на другие участки сознания.

Так же произошло и с Серёжкой. Он не ушёл в себя и свою боль. Просто для него так же как пить и есть стало необходимостью внутреннее общение с Ириной. Каждый вечер, лёжа под одеялом, он мысленно подолгу разговаривал с ней. Затем вспоминал её улыбку и глаза. Прежде чем поступить так, или иначе, он думал о том, а как бы к этому отнеслась она? Она не уехала, она постоянно была с ним. И боль ушла, а вместо неё пришла необходимость корявые слова повседневной речи складывать в рифмующиеся строчки, обтачивая окончания в складные четверостишия.

Помнишь Ира, Иринка малышка моя,

Помнишь запах цветущего лета?

Помнишь утро сырое в росинках дождя,

Было страстью влюблённых согрето?

«Да ты поэт, – хихикнуло его второе я, – Есенин тоже из деревни был, и шпарил так, что до сих пор про него забыть не могут».

Но Серёжка на подковырки не реагировал, а продолжал упражняться в подборе рифм. Ему было интересно наблюдать за игрой слов.

– Да что же это такое! – обречённо всплёскивала руками Иринкина мама за сотню километров от новоявленного поэта. – Отец, скажи ей хоть ты!

– А что я ей скажу? – пожимал плечами тот.

– Я как в воду смотрела, когда думала, что не следовало отпускать тебя в эту Богом забытую Болонь! Надо же, влюбилась она! Не поедешь!

Но Иринка стояла на своём. Она перестала, есть и забросила все свои увлечения. Она просила, чтобы до окончания летних каникул мать снова отпустила её в Болонь. Девушка не скрывала, что встретила бывшего одноклассника, и что теперь они одно целое, и друг без друга им никак.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.