Константин Кураленя - Казна Империи

СТАРЫЕ ДНЕВНИКИ. Вступление к публикации третьей тетради

Что такое? – скажете вы, – Неужели приключения не закончились? До каких пор ты будешь таскаться на этот Шаман и будоражить наше воображение? И будете правы. Потому что лишь два месяца назад я и думать не мог, что моя жизнь вновь круто переменится. Но жизнь предполагает, а Бог располагает. Вернувшись в год 1987-й из огня братоубийственной войны, которую советские историки назовут Гражданской, я затосковал. На строительной площадке задымили печными трубами первые жилые коттеджи. На стройке наступило некоторое оживление. «Наконец-то Родина по достоинству оценила наш самоотверженный труд!» – думали мы, захлёбываясь наивными слюнями патриотического умиления, не задумываясь о том, что так бывает, когда тяжело больной человек, перед тем как окончательно переселиться в мир иной, на несколько часов оживает и чувствует себя молодым и здоровым. Ожила и наша стройка, но ненадолго, это была её предсмертная агония. Но об этом я расскажу немного попозже, а сейчас я ехал в столыпинском вагоне и от нечего делать прислушивался к разговору в соседнем купе…

Глава 1. СНОВА УЗНАЮ КТО Я?

Железнодорожный вагон, в среде российских обывателей называемый «теплушкой», а в нашей – вагзаком, отвратительно брякал и жалобно стонал всеми своими разболтанными частями каждый раз, когда колёса гремели по рельсовым стыкам. А так как колёса у вагона были железными и амортизации практически никакой, то вполне естественно, что моя многострадальная головушка нещадно моталась из стороны в сторону. Я сидел, откинувшись на дощатую стенку, и лениво прислушивался к неторопливому трёпу своих новых попутчиков. Торопиться мне было некуда. Там, где я находился на этот раз, время течёт совершенно по-особому, можно сказать, что оно даже не течёт, а еле-еле журчит, натужно перекладывая листы календаря.

– Неужто там людей хороших нет? – вопрошал испуганно-жалобный голос.

– Не встречал, – последовал ленивый ответ.

– Но ведь в народе говорят, что мир не без добрых людей, – продолжает нудить тот же голос. – Там ведь тоже люди живут.

– Куда везут нас, добрых людей нет. Там чтят только два закона. Воровской – это самый важный, и Уголовный кодекс – это для фраерков вроде тебя. А по какому из них жить, решать должен ты сам.

– А по какому лучше?

– Ну, ты, фраерок, даёшь! Тебе тут что, ликбез? – ответил возмущённый голос вертлявого вора по кличке Интеллигент. – Это на вокзале справочное бюро бесплатно, а здеся нянек нету.

–

Я отблагодарю, – послышался стыдливый шёпот.

–

На кой чёрт мне твои благодарности. Вон вертухаи хамовки не дают уже два часа, так что с голоду окочуриться можно, а ты «отблагодарю», – возмущение вора было вполне натуральным.

Послышался затаённый ворох чего-то текстильнобумажного. После этого раздалось довольное чавканье, и подобревший голос продолжил:

–

Жить следует по нашему закону, по воровскому. Тогда тебе и харч с чифирём, и место на хороших нарах, и почёт и уважение братвы.

Ещё полчаса я не мог уснуть и слушал эту галиматью, при помощи которой бывалые уголовники набирали себе рекрутов или рабов – это уж как будет угодно. Я внутренне улыбнулся, когда услышал продолжение беседы.

–

Говорят, что как-то по-особому себя надо вести, когда попадаешь туда первый раз.

–

Это само собой, – солидно подтвердил Интеллигент. – Показать себя надо. А так какое уважение? Люди должны сразу определить, какой ты масти.

–

Ну да, ну да, – поддакнул благодарный слушатель. – А что надо делать?

Я слегка приоткрыл глаз и сквозь прищуренные веки посмотрел на собеседника молодого налётчика. Так и есть, пожилой ростовщик еврей. Тщедушный, узкогрудый, ростика ниже среднего, с обильными залысинами и куче- ряшками над ушами, он походил на подростка-старичка. В своём деле ростовщика-перекупщика он может быть и профи, а вот в жизни среди волков полный ноль. Сел на нары за какие-то не вовремя сданные народу цацки.

Похоже, представитель многострадального народа впухает. И это будет не та пятёрка, которой он отделался по справедливому решению пролетарского суда.

–

Да всё очень просто. Привезут тебя к «хозяину». Веди себя независимо. Но нет, конечно, в морду не плюй. Просто поставь себя так, чтобы определил он тебя к ворам. А там, как только на «хату» попадёшь, сразу же с порога и базлай: «здорово мол, козьи морды, принимайте нового арестанта. Да место мне предоставьте поближе ко всем удобствам. Не привык я себя шибко утруждать».

–

Какие же в камере удобства? – недоумевает бывший ростовщик.

–

Чудак человек, – снисходительно цвыркает сквозь зубы Интеллигент. – Рукомойник, угол потеплее. Параша чтобы рядом была.

–

А не побьют, ведь их же там много?

–

Ну, ты, чувак, даёшь! Силу везде уважают, а так за какого-нибудь приблудного держать станут. Вот тогда тебе действительно на очко никогда не пофартит.

Купе едва сдерживалось от приступов смеха. Даже конвоиры, улыбаясь, покачивали головами. Какое-никакое, а развлечение в унылой подневольной жизни. И никто даже не удосужился подумать о том, что сейчас эти, так называемые советы, подписывают доверчивому еврею «вышку» или, на худой конец, должность вечного «шныря» и место под нарами.

Мне стало жаль представителя народа Израилева. За то недолгое время нахождения в застенках я усвоил три железных правила арестанта: не бойся, не проси, не плачь. Здесь каждый выживал, как мог. Было ещё правило – не встревай, куда тебя не просят. Перечислять остальные я не хочу – просто лень. Но на душе было так тоскливо, хоть волком вой. Может быть, поэтому я и нарушил одно из этих правил, следствием чего явилась цепь событий, вовлёкших меня в череду закономерных случайностей.

–

Эй, Абрам? – махнул я еврею рукой.

Тот испуганно вздрогнул и, подслеповато прищурившись, посмотрел в мою сторону.

–

Я Сруль, – пытаясь поймать остатки разбегающегося достоинства, пролепетал он.

–

Сруль, конечно, достойное еврейское имя, но это там у вас в синагоге. А здесь ты будь Абрамом. Русский язык многообразен в своих понятиях. А нары не то место, где можно гордиться мудростью отцов, давших нам имена. Так я не понял, ты подойдёшь или нет?

Тот согласно затряс головой и направился к нам.

Я сказал «к нам», потому что не успел поведать раньше о том, что рядом сидели такие же, как и я, осуждённые военнослужащие: я, бывший выпускник пулемётных курсов Андрей Громов, кавалерийский командир эскадрона Селютин, два молодых сталинских сокола и пожилой комбриг товарищ Полторак. Поэтому прочая бродежня старалась лишний раз с нами не связываться. Да мы и сами не нарывались.