Константин Кураленя - Казна Империи

–

Ваши документы, товарищ младший лейтенант? – самым бессовестным образом была нарушена эта идиллия.

Я обернулся. Нарушитель нашего покоя стоял, раскачиваясь с пяток на носки, заложив руки за спину, похотливо таращился на моё сокровище. Его гаденькая ухмылочка уже снимала с её прекрасного тела последнюю деталь женского туалета. За спиной у хама топтались ещё двое из военного патруля. Нашивки ядовитого цвета под его лейтенантскими кубарями сообщали о том, что он принадлежит к всесильной и карающей организации ОГПУ.

Я понял, что парень жаждет неприятностей и попытался уладить всё миром.

–

Послушай лейтенант, всего несколько минут и мы докушаем мороженое, а потом…

Есть такая порода людей, которые всяческим способом желают возвыситься за счёт унижения других. В детстве, как правило, они часто болели, во дворе их нещадно притеснял какой-нибудь сорвиголова. В более старшем возрасте на них совершенно не обращал внимания слабый пол… И вот, получена вожделённая власть над людьми – «Ну, теперь вы у меня попляшете!»

– Документ-ты! – его растопыренная пятерня чуть не уткнулась мне в нос.

Хорошо, что реакция не подвела меня и на этот раз, и я успел отклонить свою голову.

Сидевшие рядом за столиком пограничники заржали.

Видит Бог, я этого не хотел, но если кто ещё помнит, то моя девушка была графиня и её врожденная деликатность терялась перед откровенной наглостью людей, мягко говоря, не вполне интеллигентных. Ну и что, что он в патруле? Просто я органически не переносил, когда Луиза огорчается.

Поэтому в следующее мгновение некультурный товарищ совершил резкий марш-бросок в ближайшие кусты. Причём проделал он это неловко – задом наперёд и вверх ногами. А его товарищи по патрулю, оставив мне на время свои винтовки, помчались посмотреть, что командир делает в кустах. Правда, сделали они это не по доброте душевной и не из любви к своему начальнику, а по моей настойчивой просьбе.

Я же, осторожно прислонив к столу казённое имущество, направился по своим делам. Да и время уже поджимало. По пути я неожиданно заметил, что рядом со мной нет любимой. Такого не могло быть! И тут я с досадой хлопнул себя по лбу – она же в Лондоне!..

Резкая боль расколола мою голову, и я очнулся…

Я лежал на затоптанном полу одиночной клетки- карцера арестантского вагона. И первой моей мыслью было: откуда в Гродеково взялась Луиза?

Затем всё стало на свои места. Это просто явь перепуталась со сном. Луиза, в который уже раз, своим неожиданным появлением в моём сознании спасла мне жизнь. Лежать бы мне сейчас на вагонной полке с заточкой в горле. Воистину моя любовь стала для меня ангелом- хранителем.

Тогда в Гродеково всё начиналось и закончилось совсем по-другому. Я, как добропорядочный гражданин, привёл и сдал оболтусов из патруля в комендатуру. Но вместо бурных рукоплесканий и радостных похлопываний по плечам меня привлекли к ответственности. А на месте Луизы была совершенно другая девушка – просто случайная попутчица по долгой дороге на Дальний Восток.

Что такое драка с патрулём? По армейским меркам плёвое дело. В незабываемом городе на Неве мне за подобные шалости в далёком тысяча девятьсот восемьдесят третьем году вломили пять суток гауптвахты. И я чин-чинарём отсидел их на гарнизонной губе, на улице Садовой номер три. Но, как видимо, иные времена, иные нравы.

Сопляк-огэпэушник написал рапорт прокурору. Причинённую ему обиду его коллеги оценили в пять лет лагерей. И это благодаря тому, что шёл всего лишь тридцать третий год. Немногим позже мне светило бы клеймо «враг народа» и, возможно, даже вышка. А так дали всего пятёрочку. Но, правда, по обычной уголовной статье за драку, и отправили исправлять свои ошибки вместе с уголовниками и прочим арестантским людом в места не столь отдалённые. А вот теперь за жмурика Интеллигента добавят срок. И никто не посмотрит, что я оборонялся.

До самого Хабаровска я добирался в «одиночке». Я стал местной достопримечательностью. На меня охранники ходили смотреть как на Никулина. Ещё бы, вурдалака поймали. Наручников с меня не снимали, и даже на баржу в Хабаровске заводили в них. Там я и узнал, что сидеть мне не пять, а двенадцать лет. В то время суды работали более расторопно, стране были нужны дармовые рабочие руки и наученное чужим примером покорное серое стадо.

Ну ничего, мне бы только скорее до Шаман-горы добраться.

Половину зэков из нашего вагона отправили по разным леспромхозам и приискам, но наша пятёрка сохранилась, и мы узнали, в каком именно месте Родины требуется наш труд. В трюме баржи я встретился со всеми. Она двигалась вниз по Амуру на новую комсомольско- молодёжную стройку. Нас везли строить город моей юности – Комсомольск-на-Амуре.

Неисповедимы пути твои Господи. И зачем я только вновь поглядел на Шаман-гору? С одной комсомольско- молодёжной стройки попал на другую, где, возможно, в ударном труде преждевременно окончу дни свои.

Глава 2. МОЙ АДРЕС: АМУРЛАГ

Выгодное это дело – строить светлое будущее за счёт дармового труда деклассированного элемента. Госхозяй- ству прибыток, и неугодные власти людишки под присмотром. Глядя на всё, что происходит вокруг, я поневоле стал подумывать, что построение коммунизма в отдельно взятом государстве всё же возможно. Но под неусыпным оком умных вождей и на территории, многократно опутанной колючей проволокой и окружённой частоколом штыков. Это для того чтобы, не дай Бог, какой-нибудь ополоумевший от коммунистического счастья не вздумал сбежать.

Ещё при посадке на баржу более опытный комбриг толкнул меня в плечо:

– Не вздумайте в закутках жаться. Обосновываемся под самыми люками.

Лишь позже я смог оценить его совет. В трюмах раскалённой на солнце посудине стояла такая духота, что всем арестантам пришлось раздеваться чуть ли не догола. Но и это не самое страшное. Катастрофически не хватало воздуха.

– Что же вы творите! Люди вы или нет? – неслись крики осуждённых.

В ответ слышалось:

– Мы-то люди, а вот вы – враги народа.

Мне всегда было непонятно стремление неудовлетворённых в своих амбициях людей к садисткой жестокости. Может, таким образом они тешат своё извращённое самолюбие? Вот вы там, мол, все шибко умные да бывшие генералы, а нам этого не дано, зато мы вас всех к ногтю. А где же любовь к ближнему? Где сострадание к страждущему? Всё-таки велик в человеке дух уничтожения и жестокости.

Когда задыхающиеся люди стали терять сознание, начальник конвоя сжалился и приказал выводить наверх небольшие партии заключённых, чтобы глотнули свежего воздуха. Но, до нас очередь не успела дойти.

Когда проветривалась третья или четвёртая партия, наверху раздались встревоженные крики и забухали выстрелы.