Владимир Великий - Сатана

«Гулящей» пытались всячески «насолить» и некоторые школьники. Ни раз и ни два Ева в начале занятий видела на классной доске рисунки, где была изображена корова или коза с большим животом. Весь класс смеялся над этими рисунками. Кое-кто из одноклассников, оскаля зубы, поворачивался в сторону «непутевой» и нагло ее рассматривал. По просьбе Евы классная руководительница пересадила девушку на последнюю парту и она сидела там одна. Наблюдая ехидство своих одноклассников, Ева всё больше и больше ненавидела людей. Ненависть к односелчанам иногда доводила Еву до бешенства.

Однажды это привело к несчастному случаю, где основным виновником явилась беременная школьница. Дело было под Новый год, перед зимними каникулами. На дворе было не так холодно и школьники ватагами во время большой перемены выбежали на школьный двор. Среди ребят, пинавших замершую кочку, был и Санька Пегий. Правильная его фамилия была Пегов. Как и многие ребята, он смирился с «новой» фамилией. Паренек учился в седьмом классе и был небольшого роста. В классной шеренге он стоял последним. Весь класс, да и все жители Водяного, знали о том, что Пегий с родителями после Нового года уезжает в районный центр, где его отец нашел неплохую работу. Каких-либо конфликтов или столкновений Санька с Евой Крот из восьмого класса раньше ни имел.

В эту перемену вышла подышать свежим воздухом и Ева. Она, как всегда, выходила напару с Ниной Кулешовой. Подруги, прогуливаясь возле площадки, где ребята пинали кочку, весело о чем-то болтали между собой. Неожиданно кто-то из ребят так пнул валенком кочку, что она просвистела мимо идущих под ручку подруг. Потом раздался крик :

–Ей, вы, подруги, киньте нам нашу шайбу…

Ева, приостановившись, повернулась в сторону играющих и крикнула:

– Это уже ваши проблемы…

После этих слов она горделиво направилась к своей подруге. Ева не прошла и пяти метров, как услышала голос Саньки Пегого, который громко кричал на весь школьный двор: « Евка не девка, девка не Евка». Кротиха мгновенно обернулась назад и увидела семиклассника, который, вытаскивая «шайбу» из снежного бугра, как ни в чем не бывало продолжал тараторить: « Евка не девка, девка не Евка». Вытащив «шайбу», школьник медленно направился в сторону играющих.

Оскорбительные слова Пегова вызвали у Евы сильное чувство злобы к этому школьнику. Непонятно откуда у нее взялась чуть ли не исполинская сила. Она молниеносно подбежала к изгороди, которая разделяла школьный сад и двор, и вытащила оттуда большую хворостину. Юная Кротиха, словно рысь, ринулась к обидчику. Пегов, наверное, заметил то, что кто-то за ним гонится или идет, машинально повернул голову назад.

Удар получился сильный и пришелся по лицу мальчика. Пегий от неожиданности и от страшнейшей боли вскрикнул, и сразу же упал на снег. Кровь фонтаном брызнула на землю. Ева, отрешенная от всего, медленно, покачиваясь из стороны в сторону, пошла домой. Девочка еще не знала о том, что в школе она была в последний раз…

Утром следующего дня вся деревня была «напичкана» разными слухами. Один был страшнее другого. Однако содержание слухов оставалось одинаковым. «Гулящая» избила школьника ни за что. Ева тем временем лежала дома в постели, и уставившись глазами в потолок, все плакала и плакала. После занятий, где-то около трех часов дня, к Еве пришла Нина Кулешова. Со слезами на глазах подруга рассказала о том, что произошло после того, как Ева ушла домой. Хворостина оказалась необычной, на конце были два заостренных сучка. Удар получился немного наискось и сильный. Одним сучком хворостины у Сашки был выбит правый глаз, второй сучок до кости распорол левую щеку. Ребята быстро на носилках понесли товарища в контору. К счастью, там был директор совхоза, который лично на своей служебной машине доставил пострадавшего в районную больницу.

В этот же день в школу приехала и милиция. Опрашивали всех, кто видел происходящее. В числе опрошенных была и Нина Кулешова. Информация Нины о трагедии, происшедшей в школе, которая по сути дела произошла только по вине Евы, до глубины души потрясла виновницу. На протяжении двух дней и ночей она не вставала с постели. Особенно тяжелым был для нее день. Каждую минуту, каждую секунду она ждала стука в окно или дверь. Этот стук для нее означал приход милиции. Девушка все о чем-то думала и плакала. Иногда она, оторвавшись от дум, устремляла свой взор в замерзшие окна. На улице стоял крепкий мороз. Особенно он «буйствовал» по ночам, оставляя порою на целый день свои чудеса-узоры. Ева смотрела на эти узоры и очень часто почему-то улыбалась.

На третий день после начала зимних каникул Ева вытащила из почтового ящика конверт, адресованный ее матери. Девушка, не зная почему, сама решила прочитать то, что было написано и вскрыла конверт. На белом листе бумаги было напечатано о том, что Крот Ева Петровна отчислена из школы по уважительным причинам. Причины не раскрывались. Внизу напечатанного стояла печать и подпись директора школы, единственного мужчины в педагогическом коллективе.

Практически все селяне отказались от Евы. Никто из управления совхоза, ни сам управляющий, также никто из учителей к Еве не приходил. Никто не хотел помочь юной девушке, совершившей ошибку. Никто и из ее сверстников не хотел протянуть молодой селянке руку помощи. Стремилась хоть как-то разделить Евино горе пополам только её мать, Елизавета. Она, приходя поздно вечером после работы домой, иногда усаживалась на стул напротив кровати своей дочери. Нет, она не голосила возле Евы, не рвала волосы, никого не ругала. Елизавета, сидя на стуле, и поправляя свои седые волосы, иногда встречала своим взглядом глаза Евы и тотчас же отводила их в сторону. Мать брала часть вины на себя. Чувствовала это и дочь. Еве по-детски было жалко мать, которая за всю жизнь не съела хорошего куска хлеба. Не говоря уже о нажитом богатстве. Все богатство матери состояло в том, что она имела мозолистые руки, да ветхую одежду, в которой она сидела перед своей дочерью. А ведь она уже прожила большую половину своей жизни.

Ева, как дочь, прекрасно знала, что жизнь у ее матери не была сладкой. Она также душой понимала, даже чувствовала это, но что-то ее отталкивало от этой женщины с густыми седыми волосами. Еве, наблюдающей за плачущей матерью, иногда хотелось обнять эту сгорбленную фигурку, взять в свои руки эти шершавые, мозолистые, грубые руки женщины-матери, которая дала ей жизнь. Ева хотела это сделать и ни раз. Однако, не зная почему, она этого не делала. Что мешало дочери сделать это сейчас в трудный период своей жизни, когда у нее самой такой красивой, такой еще молодой душа ныла и кровоточила, она еще не понимала. Она с тоской и болью смотрела на эту женщину, которая являлась для нее родной матерью. Однако, несмотря на душевное беспокойство, дочь почему-то не просила помощи у своей родной матери, которая вскормила ее своим молоком и дала право на эту жизнь. Что-то непонятное, но очень тревожное, а может даже и очень злое, даже нечеловеческое, как невытащенная заноза, глубоко сидела в душе и в сердце молодой девушки. Состояние души матери, ее рану, скорее всего, своим детским умом школьница понимала. Это она понимала своим нутром и телом, но что-то ее как дочь, как женщину, как человека останавливало на пути человеческой благодарности ребенка матери, который «протаптывал» каждый народившейся к той или к тому, кто этого дитя народил. И этот путь проходили все те, кто появился на этот свет. И это осуществлялось во все времена, за очень редким исключением. К этому исключению относилась и Ева Петровна Крот. Ева и сама не знала и не понимала того, почему она сошла с этого пути. В том, что она будет следовать вне этому пути, девушка не сомневалась, даже несмотря на очень тяжелый для нее участок жизни…