Аристарх Барвихин - Горькое счастье

– Ваши родители наверняка гордятся вами.

– Гордятся мною? Чем же? Я еще ничего великого для такой гордости не свершил.

– Но обязательно свершите. Я почему-то в этом уверена.

– Не зарекаюсь, но к тому стремлюсь. Благо, что титул и денежные возможности есть. Но это не моя заслуга, а родителей. Мое дело – свое имя и имя родителей своих не посрамить. Другого дела не вижу.

– Да вы просто святой, ей-богу! – воскликнула Ольга.

– Да полноте! – возразил с чувством Николай. – Я просто стараюсь не быть низким. И не расточать попусту нажитое другими, потому как грех по ветру не тобой нажитое пустить.

– Конечно, нельзя расточать понапрасну то, что родители дали.

– Не только об этом мои помыслы.

– А о чем же еще? – поинтересовалась Ольга.

– О том, что у нас девять тысяч крепостных.

– Господи, да вы так богаты?!

– Богатство наше от чужих трудов. Все, что наша семья имеет – чужим трудом добывается. Да, имеем мы родовые наши именья, с которых мы получаем доход, но при этом не помышляем о том, какими путями он достигает нашего кармана… Что касается меня, так я сам только одну монету и заработал, ничего более.

– Монету? Как это?

– Был я как-то прошлым летом с друзьями на охоте. И подъехал ко мне местный помещик. И говорит: «Вижу, сударь, у вас ружье преотменное. Помогите мне лису истребить, что моих кур таскает». Я два дня ее караулил и подстрелил все-таки. А за это мне тот помещик подарил золотую монету. Вот она, – Николай достал медальон и раскрыл его, показав находящуюся там монету Ольге. – Я ей больше всего горжусь. Это мой первый заработок. Надеюсь, что не последний.

– Я в этом совершенно уверена, – проговорила Ольга. – Дайте я вас за всё поцелую.

С этими словами она поцеловала Николая в щеку, отчего тот покраснел.

– Не смущайтесь, граф, это сестринский поцелуй, – произнесла Ольга и улыбнулась.

После прогулки Николай проводил Ольгу до ее дома. Они спешились и пошли в сад, где в самом дальнем углу была видна изрядно обветшавшая беседка. Они зашли внутрь, Ольга села на скамью, Николай же остался стоять, глядя куда-то в сторону. Он заметно волновался. Волновалась и Ольга. Некоторое время они молчали.

– Я вижу, вы хотите поговорить со мной… – произнесла Ольга, прерывая молчание. – О чем же?

– Я понимаю вас, Ольга Дмитриевна, – произнес, наконец, Николай, – Поверьте, я умею ценить ваше расположение… Я… я… Вы не рассердитесь?

– Нет, обещаю вам… Так что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать… что вы мне нравитесь… чрезвычайно нравитесь… – признался Николай.

– Что ж, я очень вам благодарна, – отозвалась его собеседница. – Однако прежде, чем вы скажете что-нибудь еще, я бы хотела предупредить вас…

– Ваше сердце принадлежит другому?

– Не в этом дело.

– А в чем же тогда? Откройтесь мне. Поверьте, я благородный человек и не посмею ничего такого, что было бы… – Николай осекся.

– Я очень верю вам, Nicolas (Николай – франц.), очень верю… особенно вашему благородству… но есть обстоятельства…

– Какие же это обстоятельства?

– Во-первых, я бедна…

– Это не имеет для меня значения!

– А для меня имеет. Я не хочу воспользоваться вашим расположением, чтобы поправить свои дела. К тому же есть и другое обстоятельство.

– Какое же?

– Я много старше вас.

– Это тоже ничего не значит для меня. Вы умнее, опытнее всех этих юных барышень с пустяками в голове. Это меня вполне устраивает. И ничуть не смущает.

– А меня, признаться, смущает. К тому же есть еще и мнение других… сомневаюсь, что остальные будут в восторге от… – собеседница Николая замолкла.

– Я, уважаемая Ольга Дмитриевна, во всем похожу на отца: он тоже не спрашивал у других, что ему делать. Поэтому и я не стану так поступать.

– Мы рискуем всем, вы понимаете это, Nicolas (Николай – франц.)?

– Что ж… aimer c’est avant tout prendre un risque (любить, это, прежде всего, рисковать – франц.).

– Но я не могу, не имею права ломать вам жизнь.

– Вы? Вы можете сломать мне жизнь?! – воскликнул Николай. – Но это решительно невозможно! Меня не это волнует, а… извините меня, совсем другое.

– Что же?

– Позвольте мне узнать, что вы думаете обо мне, чувствуете ли какое-нибудь… расположение к моей особе?

– Николенька, дорогой… – Ольга в волнении поднялась со скамейки.

– Ольга, свет души моей, – также взволнованно произнес Николай. – Я… у меня… я вам должен что-то сказать…

– Говорите, – откликнулась Ольга, вся подавшись навстречу Николаю. – Говорите, у меня сейчас сердце разорвется!

– Я знаю, что все это не ново, я понимаю, что порыв мой может быть подвергнут остракизму, осмеян толпой как банальный, но толпа не может предложить взамен этому ничего другого, ничего кроме «русской хандры», разочарования, рефлексии и прочей чепухи в том же роде… и…

– И?

– Я люблю вас, вот такая приключилась со мной история! – наконец произнес Николай с облегчением, словно бы сбросив с себя тяжелый груз.

– Так ты меня любишь, да?.. – ласково проговорила она.

Он стал целовать ее платье, плечи, руки, а она смеялась и радовалась, и готова была заплакать.

– Если б ты знал… если бы ты знал, – произнесла Ольга, и на глаза ее навернулись слезы. – Неужели ты все это говорил серьезно? – спросила она с грустной нежностью и осторожно поцеловала его в волосы.

– Ты думаешь, может быть, что это минутное чувство? – сказал он. – Но это не так, это совсем не так. И что за дело, если нам суждено жить друг для друга только минуту, но ведь только это и есть жизнь!

– Я так много хотела сказать тебе, Николенька, сердце мое, боже мой!.. – произнесла Ольга взволнованно. – Хотела сказать с самой нашей первой встречи там, в доме у твоей тетушки.

– Скажи мне, скажи! – воскликнул Николай и, обняв Ольгу за талию, посмотрел ей в глаза.

– Но как это сделать?! Как это сделать?! Ах, я, безумная! Что я делаю?! – Ольга замолкла, не в силах более продолжать.

– Ну, ну, скажи мне, скажи мне все! – воскликнул в великом волнении Николай.

– Когда я увидала тебя в первый раз… Господи! Как это глупо!

– Ты любишь меня?..

– Да… – еле слышно откликнулась Ольга, опустив голову.

Николай прижал ее голову к своей груди и сказал:

– Неужели это правда? Мне трудно поверить… Господи, как я счастлив… – с этими словами он встал перед ней на колени, припал к ее ногам и прижал губы к ее руке.

– Встаньте, граф, встаньте, – прошептала она.

И тут слезы побежали из его глаз.

Она подняла его с земли, села на скамейку и посадила его возле себя.

– Николаша, мon cher ami (мой дорогой друг – франц.), – сказала она, – полно тебе плакать, что с тобою? Ты сам видишь, что я неравнодушна к тебе, так чего же ты плачешь? – щеки ее покраснели, грудь неровно волновалась.