Дарья Чупрова - Книга взросления. В двух историях

Я хочу засыпать враз,

Я хочу уходить два,

Не могу больше быть так,

Словно воздух не он – газ,

Я сломала себе очки,

Не носила их никогда,

Все, что было плохое, уйди,

Свет забил уголки глаз,

Я сломала себе зрачки,

Я сломала себе тебя,

Вот теперь уже уходи,

Это больше не про меня…»

Фу-у-ух… Ну вот и докатилась, мои первые стихи. Получилось плохо, но мне реально стало легче, словно я выплеснула все лишнее из себя. То, что мешало, доставляло дискомфорт, кололо, давило на череп… Это как рвота. Раз – и тебе стало лучше. Интересно, насколько вообще морально использовать искусство в целях очищения себя от грязи? Не становится ли оно токсичным после таких вот манипуляций? Это эгоизм в чистом виде, но я не великий поэт, поэтому не буду терзать себя мыслями о творчестве… Или? Если честно, думаю, что искусство – это в некотором роде точка зрения творца в общем, а не секундная слабость. И да, эта точка зрения имеет, между прочим, размеры вселенной. Человек, занимающийся творчеством, видит жизнь немного по-иному, и это подталкивает его не только опираться на уже существующие возможности мира, а находить абсолютно новые.

Можно подумать и на тему «искусство и человек» – всегда ли человек и есть творец? Или искусство полноценно и может существовать без человеческого вмешательства? Пример: природа. Розовый закат в сиреневых облаках с растекшимися белыми разводами… Пускай это мгновение, но что в нем? Где грани и пределы искусства? Кто стоит во главе? Человек или вселенная? Искусство должно быть движением вперед. Попыткой постичь что-то новое, необъятное, вечное. А мои потуги – это так, гигиена чувств и эмоций, выплюнула и довольна. Хотя, должна признать, такие мысли помогают отвлечься – думай о том, что тебе не свойственно, и будет легче. Неплохой способ. Нужно запомнить.

Мда… Ладушки. Теперь уж точно все. Успокоилась.

Приехали.

Вернемся к точке отсчета. Денчик.

Моя первая страстная любовь, выплаканные глаза и тысячи смоделированных ситуаций нашей счастливой семейной жизни. Все это рухнуло на меня мраморным надгробием собственных мечт. Много намечтала – лихо получила. Это нормально. Я даже чувствую себя лучше. Нет, честно. Во мне, наконец, что-то изменилось, что-то наладилось.

Я даже подозреваю, что конкретно. Надежда. Да-да. Именно! Ведь это чувство сродни крысе, приспосабливается к любым обстоятельствам и скребется внутри своими когтистыми лапками. Ты ей: «Ну хватит, хватит, все же ясно, ничего не будет», а она тебе: «Да, не будет, невозможно… Ля-ля-ля.... м-х-х.... тру-ту-ту.... мммм… а вдруг?» И ты такая – «Черт! Черт! Черт!». Как же избавиться от этого ощущения? Отчиститься, отмыться, чтобы не свербило внутри и можно было жить дальше – просто, без затей. Но оно зудит, зудит…

Когда ты расстроена – можно реветь, вымазать лицо тушью, слезами, соплями, да чем угодно – тебе становится легче. Когда ты злишься, можно орать, матюкаться, в конце концов, разбить что-нибудь или дать кому-нибудь в лоб… С надеждой не так, она вцепляется в тебя своими безжалостными конечностями и врастает в твое существо, бороться с ней бесполезно, ее не выскоблишь, не вытравишь. И вот, только доходя до самой точки невозврата – будь то окончательный проигрыш, смерть или насилие, – она перестает существовать. И ты очищаешься через свое падение. Воскресаешь оплеванным, но новым, без этой вечной чесотки у тебя в мозгу. Вот и мой час настал.

Наконец. Какое облегчение.

Глава 8

– Да ладно!

Ленка в порыве чувств отковыряла свой наращенный ноготь.

– Вот гад… Не, ну это ж… Тебе налить чего?

– Нет, не нужно, но я в шоке от его наглости. Когда он успел все разболтать?

– Я тебе больше скажу, даже я поверила… Думала, ну ты и гадюка, раз мне первой не рассказала! Там уж такие подробности обсуждают, – как, где и с какого бока…

– Воистину! Чем жестче ты оказываешь парню в близости, тем изощреннее ваши интимные отношения с ним в его россказнях друзьям.

– Мда… это… смотрю, ты не сильно расстроена. Уф… Синяки-то какие…

Ленка с жалостью и болью глядит на мою грудь.

– Зачем же ты такой вырез надела?

– А чего мне стесняться? Мне совершенно не стыдно за синяки, мне даже больше стыдно за тех, кто распускает эти поганые слухи. Хотя шут с ними… Пускай терпятся.

– Сашенька, ты точно в порядке? Почему в полицию не пошла? У тебя же побои…

– Ох, моя дорогая… Кончилась целая эпоха в моей жизни! Он оказался конченой… Плохим человеком, проще говоря. Но. Но мои мысли, мои сны! Они стоят того, чтобы существовать в воспоминаниях, стоят того, чтобы законсервировать их на дне памяти и беречь, как бусины-пустышки, просто потому что они красивы.

Лена молчит. Ей тяжело глотать.

– Саша.

– Да?

– Помнишь ночь, когда Денчик забежал к Игорьку за своей курткой, которую давал ему поносить?

– Ну?

– Я курила на кухне. Он зашел попить воды.

– И?

– Он меня целовал…

– …

– Нет, не так, как любимую, а так, как целуют любую попавшуюся симпатичную девушку, когда ты весел и пьян… Саша… Саша!?

………………………………………………………………………………….

Глава 9

Странно, что она еще не утонула в этой горячей, пахнущей мятными травами воде. Склонившись так близко к прозрачной водной глади, она наблюдала, как ее темные волосы танцуют, напоминая затейливые черные кораллы. Вздох, и ее лицо уже внутри этого танца. Волосы смешались с ресницами. Бульк. Бульк....

Час назад она обнаружила себя на диване в собственной комнате с закрытыми шторами. От нее пахло текилой и виски, а грязный след от туфель тянулся до самого спального места. Какой позор. В ее годы многие уже нянчат детей, а вот Саша сбрила свои брови. Сегодня, перед тем как вернуться в эту душную квартиру, она взяла ножницы и бритвы, кромсала и вздергивала все, на что хватило сил. Телевизор работал без звука, отражая параллельную слащаво-красочную реальность. Эта чертова медиакультура идеализирует зло, да и не только медиа, вся культура в общем. Красивые ведьмы, притягательные темные маги, и даже дьявол неприлично сексуален. Разве это дело? А еще тампоны рекламируют, на весь экран…

Саша уже вышла из ванны, но липкий туман из головы не ушел, казалось, там, в ее черепе, что-то набухает, натирается, что-то похожее на мозоль отчаяния. В квартире тихо.

В эту вязкую тишину маленькой комнаты назойливо пробивался звук кухонных часов, он просочился сквозь дверь и тихо доползал до кровати Саши. «Тик» – шаг, «так» – два, «тик» – шаг, «так»…

Как это произошло?

Кровать. Грязные туфли, черные колготки с подлой ползущей все выше стрелкой. Маленькое черное платье, как хороший тон или шанс. Невысокая слегка полная девушка с отсутствием бровей и мыслей. Это так по-детски…