Ирина Говоруха - Хамсин

На углу праздновали открытие винного магазинчика. Хозяин в черной запыленной одежде с трудом поднимал уставшие глаза и угощал коралловым вином. На бочке пошатывались пластиковые фужеры с Malbec урожая 2010 года. Его темно-бордовый цвет притягивал взгляды, а после глотка на кончике языка еще долго свисал зеленый эвкалипт, песчинки табака и вишня. Послевкусие сохранялось убаюкивающе-теплым.

Внутри магазина толпились люди. Стены, обитые до самого потолка красным сукном, создавали дополнительный объем и глубину. Чтобы достать виски с верхней полки, использовали стремянку, и продавец только и делал, что бегал по ней снизу-вверх, словно белка.

Захаживали покупатели – случайно и по делу. Некоторые пили вино залпом, как воду. Другие медленно, будто нектар. Трогали сигары, ежась от не совсем приличного запаха. Шутили с хозяином и желали ему удачи. Лада с Димкой влили в себя по полному стакану, а потом взяли одну из самых дорогих бутылок домой. Они купили местное Prio 2007 года. Сухое, со вкусом продымленной земли и шоколада.

Ушли, как чужие люди. Опьяненные и опустошенные в одно и то же время. И не у кого было спросить, где можно попробовать капучино из финиковых косточек, как называется то масштабное дерево, похожее на библейскую смоковницу, и кому поставлен памятник в ухоженном весеннем сквере.

С того дня Лада превратилась в кошку, гуляющую сама по себе. Она обходила Лебедева, словно тот был неодушевленным предметом, и бесцельно шаталась по улицам, зажав в кулаке адрес дома. Из-за незнания языка ее проводником стала улыбка.

Город уходил на восток и считался четвертым по величине в Израиле. Некоторые дома в старом районе напоминали советские пятиэтажные «хрущевки» с крохотными лоджиями и окнами в белых рамах. На балконах так же висели детские ползунки и наматрасники, и никуда не торопились зеленые городские автобусы. В них не наблюдалось стоящих пассажиров, да и сидеть особо было некому. По краю улиц стояли баки для сбора макулатуры и решетчатые клетки для пластиковых отходов. Ей стало стыдно, что она до сих пор не сортирует мусор.

Лада с фанатичным вниманием обхаживала Ришон, в котором впервые был спет гимн, а потом положен на музыку. Сидела в парке на лавочке, любовалась розовой гаурой Линдхеймера и повторяла текст гимна про себя:

Пока внутри сердца все еще

Бьется душа еврея

И в края Востока вперед

На Сион устремлен взгляд,

Еще не погибла наша надежда.

Надежда, которой две тысячи лет.

Быть свободным народом на своей земле –

Земле Сиона и Иерусалима.

(Гимн Израиля)

Ей казалось, что чем сосредоточеннее станет учить его наизусть, тем меньше места останется в голове для тоскливых мыслей. А еще важно не забыть, что израильтяне – единственный народ, возродивший свой священный язык и хранящий в кубышке много дельных советов. К примеру: когда нечего делать – следует браться за великие дела.

С первого, не слишком внимательного взгляда, город можно было спутать с Холоном или Бат-Ямом. Но все-таки он был другим. Между улицами Герцля и Жаботински с целым этажом детских игрушек его делил на части каньон. Всюду цвела эритрина на полностью голых деревьях, так что издалека казалось, что цветы из гофрированной бумаги искусно привязаны к веткам. А еще здесь мигрировало другое солнце. Оно постоянно подсвечивало постройки и придавало им оттенок позолоты.

Всюду росли пальмы – мощные, как украинские дубы. Мелькали разноцветные лица арабов, эфиопов, негров, грузин, русских, турок и армян. Активно работал винодельческий завод «Кармель Мизрахи», построенный еще в 1887 году и до сих пор разливающий три четверти всего израильского вина из местного винограда, выросшего на холмах Иерусалима, Галилеи и Голанских высот. Поэтому Лада первым делом отправилась на экскурсию в винные погреба. Во время поездки туристов кормили ужином под живой оркестр, а потом артисты танцевали на столах. На стене зала висел огромный плакат с Сарой Бернар, едущей на повозке с бочками вина, – самой первой рекламой завода. Из динамиков лилась музыка с характерным восточным сольфеджио, и Ладе казалось, что она повсюду слышит думбек. Не сегодняшний, инкрустированный перламутром, а еще тот, обтянутый рыбьей шкурой. В магазинах продавались странные экзотические фрукты: сабрес, долорит и клементин, и она не понимала, как с ними расправляться и каким ножом делать надрез. Рассматривала обложки местных журналов и обнаружила две библиотеки с русскими книгами. Там предлагали Дину Рубину, Конан Дойля, и Дюма. Переживала, что не попала в сад специй или другими словами – сад слепых, где росли белые, как марля, ирисы, шалфей с характерным налетом, напоминающий молочницу на нёбе грудного ребенка, и гигантские алоэ, полные пенистого скрипучего сока. В саду по запаху определялся розмарин, тмин и корица, и предоставлялась возможность ориентироваться только по ароматам, отключив зрение и слух.

В этом городе ранней весной Лада стала понимать, как ей жить дальше.

На храмовой площади, где раньше располагался марокканский квартал, солнце лилось, как вермут, щедрыми вертикальными линиями. На руках оставалась его теплая маслянистость, похожая по плотности на воду Мертвого моря. Пахло утром, молитвой и иссопом, торчащим из Стены Плача. Этот высохший майоран рос пучками и напоминал кусты ноябрьской смородины.

Неба без единого пятнышка было не достать. Сновали белые, ничем не разукрашенные голуби: ни серым тальком, ни хной. Тихо переговаривались люди: на идиш, армянском, амхарском. Где-то переругивались арабы. Там же молились венгр и француз.

Лада стояла у правой женской части стены. Ей хотелось без устали читать «Отче наш» и что-то из Талмуда. Камни разного размера, с открытыми крупными порами, держались друг на друге абсолютно всухую, без раствора глины или цемента, и казалось, что всюду присутствуют уши Творца. Она слышала, как о чем-то просит на иврите соседка, протягивая слова, и улавливала, как раскачивается хасид на своей половине. В черном, почти что школьном пиджаке и брюках, решительно заправленных в носки.

Женщины стояли тесно, задевая друг друга плечами. Большинство с бритыми головами, стыдливо спрятанными под полотенцами. Ладе на минуту показалось, что они завидуют ее шелковым прядям:

– Не завидуйте.

– Что ты? Нам нельзя. Мы выполняем 613 правил Пятикнижия.

– У меня большая боль.

– У меня тоже.

– От меня уходит муж.

– А мой приходит на пять минут по вечерам.

– Не знаю, что хуже.

– Один Всевышний знает.

– Он со мной не спит.

– Двенадцать дней каждого месяца?

– Вообще.

– Он моряк?

– Нет…

– Вы живете по предписанию Рабби Элиэзера?