Ирина Говоруха - Хамсин

Домой ехали порознь. Лада взяла такси.

Зима из Киева уже уползала, причем – задом наперед, и начиналось унизительное межсезонье. Погода не могла устаканиться и от этой нестабильности рыдала по ночам. Утром шмыгала простуженным носом и страдала хроническим гайморитом. Наваливалась сыростью, сумбуром, сухотами. Серая вода расплескивалась по тротуарам и постоянно выходила за контуры луж. Мраморные облицовочные камни уже несколько месяцев не просыхали и боялись осложнений типа пневмонии.

Люди старались поскорее юркнуть в заплеванные, но теплые подъезды, подняться на свой этаж, в квартиру, встать под душ и долго поливать себя кипятком. Никто уже не обращал внимания на красочные афиши и рекламные щиты. На то, что скоро в модной галерее откроется выставка «Украинский эротизм». Все озаботились психикой расстроенной погоды.

Одни вечерами спасались вязанием, крутя амплитуды толстыми спицами. Другие обкладывались кроссвордами и выворачивали наизнанку Google. Третьи основательно прилипали к телевизору или к содержимому холодильника. Лада в свободное время утюжила белье. Одновременно горячей подошвой утюга разглаживала воспоминания, а затем выпаривала и уничтожала. Наутро они появлялись, как ни в чем не бывало, словно и не было таких несовместимых с жизнью ожогов.

Прошло несколько дней. Лада и Димка теперь уже по отдельности пытались обустроить свои новые жизни. Обставить новыми привычками и традициями, как мебелью, типа секретера, столика для рукоделия и дамского бюро в стиле «жакоб».

Лебедев кайфовал от новизны и непредсказуемости. От того, что больше не существует правил. Что можно заниматься любовью сразу после завтрака, отодвинув в сторону тарелки с чуть подсохшим желтком. Что можно всю ночь гонять по ночному Крещатику и Подолу, слушать на полную мощность Zaz “Je Veux”, ходить в кино на страшилки, зажигать в клубах и на дискотеках. Они обошли все модные тусовки города: Rich Club, Бинго и Гусеницу. Всюду поражали воображение сумасшедшие танцполы, стриптизерши, целующиеся по-французски, и фирменные коктейли. Ника растрясла его рутину и привнесла свободу, легкость и удовольствия. Она его омолаживала и бодрила. Удивляла и иногда смущала. Не таскала сахар-рафинад исключительно щипчиками и не переживала, если Лебедев подчищал тарелку хлебом или допивал из глиняной миски суп.

Она соблазняла его в примерочной и раздевала в городском парке. Показала совсем другой современный театр, на первом этаже жилого дома на Печерске, где они смотрели «Восемь шагов танго», отстукивая правой ногой сильную долю. В зале театра на задних рядах находились спальные места, и Димка поминутно оглядывался. Потом рассеянно бездействовал в театральном кафе, совершенно не понимая, как в нем обслуживают, а когда догадался, что кофе и чай нужно готовить самому, а деньги оставлять на подносе – вытащил из бумажника пятьдесят гривен. Ника тут же выхватила купюру и спрятала ее в карман. После спектакля он еще долго не мог забыть фразу, произнесенную главным героем: «Мы входим в любовь, как в танец. А танец – это схема, работающая безотказно». Попытался определить, на каком они с Никой шаге, и в конце концов сделал вывод, что они стали в крест и прочно в нем застряли. Как ни крути, а получалось, что шаг пятый.

Лада с головой ушла в работу, выискивая домработниц-филиппинок, специалистов по уходу за дикими животными и мужей на час. Собеседуя замученных теток из провинции, претендующих на должности нянь с проживанием, и тестируя поваров тайской кухни. Улаживая конфликты и утрясая недоразумения. А потом, неожиданно для самой себя, купила билет в оперу. Так совпало, что во время очередной деловой встречи в «Основном инстинкте» стало невыносимо горько на душе, словно и не было во рту бельгийского шоколада. Воспоминаниями нахлынули Димкины фразы. Он называл этот модный бутик мещанской захламленной квартирой и подчеркивал, что люди давно превратились в рабов собственных накоплений. Лебедева раздражали разбросанные вещи и дорогие ковры. Потрепанные книги и блеклые букетики кермека. В них красный выгорел до цвета розового пупса, а желтый смахивал на разведенную в ведре известь. Его раздражала даже столешница из оникса, а барная стойка, привезенная с Монмартра, напоминала фрагменты из фильма Лассе Халльстрема с Жульет Бинош. Лада, напротив, восхищалась непередаваемым шармом заведения и подсовывала новые лакомства:

– Дим, ну попробуй! Это же марципаны в черном шоколаде.

– Мне бы черного хлеба с колбасой.

– Ты никогда не изменишься… Так и проживешь простаком.

Он тогда впервые в сердцах укорил:

– Зато ты слишком быстро изменилась! До неузнаваемости!

Лада не обратила внимания на его слова. Отмахнулась от них, как от пыли на обувной тумбе. А потом выплыл еще один эпизод и маячил перед ней до тех пор, пока она в подробностях его не рассмотрела.

На Прорезной открылась новая кондитерская, и Лада силком притащила его в этот итальянский дом мороженого, хотя знала, что равнодушен к сладкому и будет маяться среди изысканных шоколадных профитролей. Она тогда заказала себе клубничный сорбет с базиликом, а ему порекомендовала сорбет манго-розмариновый. Он был жутко голодный и при весе больше ста килограммов считал насмешкой крохотные пирожные Royal и торт Sable Breton. Смотрел на десерты с ненавистью и мечтал о борще с огромным куском мяса и ворохом рубленой зелени. Она только равнодушно пожала плечами, тронула ложечкой сорбет и ощутила изящно раскрывшийся зеленый чай.

Подобные инциденты исчислялись десятками. Ладе хотелось приучить его к высокому стилю и этикету. Лебедеву, напротив, хотелось оставить все, как было. Есть добротно приготовленную курицу, носить крепкие теплые ботинки и разгуливать по дому в семейных трусах. Неожиданно женщина мысленно перенеслась в город на Приморской равнине. В место площадью в сорок четыре тысячи дунамов, и услышала голос из того маленького семейного салона на улице Daman:

– Очень многое от женщины… Только женщина может возвысить своего мужчину, и только она может полностью его уничтожить.

Как оказалось, в последнем она достигла совершенства.

В пятницу в киевской опере давали «Травиату» – историю куртизанки, отвергнутой обществом. Знаменитое творение Джузеппе Верди в четырех действиях и с тремя антрактами.

Оказалось, что есть еще куда надеть зимнее черное платье Konstantin Miro, приобретенное на одном из последних показов. На лифе болтался бледный, цвета слоновой кости цветок с удлиненными лепестками, словно их долго растягивали предварительными ласками. Лада даже сделала педикюр, буквально затащив себя за волосы в салон, и праздничную укладку. Взглянула перед выходом в зеркало – и не увидела ровным счетом ничего.