Хелена Томассон - Грузинский роман

Редкий турист, находясь в Тбилиси, не обратит внимания на эту улыбку. Не так уж часто памятник радуется человеку. Скорее бывает наоборот – человек улыбается, взирая на иной памятник, так или иначе взаимодействуя с замыслом и воплощением идей скульптора.

Фотоаппарат мой был неосвоенный, а объектив и вовсе новый, купленный специально для этой поездки. Поэтому иногда мне приходилось тратить много времени на установку баланса белого, чувствительности ISO, выбирать выдержку, диафрагму и фокусное расстояние, чтобы сделать обычный снимок. Погода к тому же была облачной и переменчивой. То принимался накрапывать дождь, то вдруг прорывалось сквозь тучи солнце. Вход в сад, обозначенный на моей карте, был закрыт. Понять почему, мне не удалось, так как рослый молодой охранник по-русски не понимал. За памятником группа нетрезвых молодых людей готовилась к драке. Высокий и худой уже закатал рукава рубашки, сгруппировался, готовясь к нападению на низкого толстяка с широкими плечами, но вдруг распрямился, мое появление отвлекло его. Я притворилась серой мышью и постаралась как можно незаметнее мимо них пройти. Место было жутковатым. Меня неспешно обогнал велосипедист. Дорожка, по которой мы с ним двигались, была узкой и неожиданно закончилась тупиком. Мужчина остановился, спрыгнул на землю и стал разворачивать свой байк. Раз уж пришлось встретиться с ним взглядом, я решила спросить, где же вход в ботанический сад. Этот тоже по-русски не говорил. Но дал знак, мол, идем за мной. По карте выходило, что дабы достичь другого, центрального входа, надо было возвращаться к подножию горы и обходить полностью территорию сада. 128 гектар, между прочим, как указывалось в путеводителе. Пришлось некоторое время идти рядом с велосипедистом, так как другой дороги из тупика не было. Бузящие пьяные мужчины на этот раз не собирались оставить меня незамеченной, ринулись к нам, совершая пугающе резкие и хаотичные движения руками. Мой провожатый что-то им сказал, словно защищая меня, и мы продолжили путь. Неожиданно свернули и прошли через тот кордон, куда меня только что не пустили. Своим можно. Оказалось, что мой спутник – спортсмен и чемпион по какому-то виду борьбы. Он захотел показать мне ботанический сад, потому что бегает здесь по утрам и знает каждый кустик. Подкрепляя несколько русских слов выразительными жестами, он пытался со мной объясниться. Просить его оставить меня одну было или невозможно, или глупо, как мне казалось, – тотчас же найдется другой провожатый, и неизвестно, будет ли он лучше спортсмена. Я все же попросила – не в ышло. Он меня не понимал. Через какое-то время у меня появилось легкое ощущение опасности. Я останавливалась и фотографировала, он терпеливо ждал. Когда надо было подниматься по тропе в гору, брал за руку так, что я чувствовала его волнение. В тех местах, куда мы забрели, людей почти не было. Встретился нам только ботаник, рассаживавший цветы, затем мы увидели автомобиль, неведомо как попавший сюда. А ведь на территорию ботсада запрещено заезжать не только на машине, но даже на велосипеде! Своим можно. Мой спутник, однако, был законопослушен и оставил свой байк на площадке перед входом. Пожилые мужчины из авто остановились, поговорили с ним о чем-то и продолжили медленно выезжать задним ходом – один за рулем, второй стоял позади и делал знаки, сопровождавшиеся восклицаниями:

– Моди, моди! [3] Иди, иди.

Мы прошли перед машиной, я обернулась. Немолодой водитель большого нового джипа улыбнулся, подмигнул и сделал движение рукой, которое я прочитала как прямое желание:

– Ах, взять бы тебя с собой, да… взять!

Знаки внимания, которые, казалось, существовали лишь в моем воображении, принимали все более реальное воплощение, и возникало подозрение, что все встреченные мною мужчины, рожденные в Грузии, думают только об этом. Ну и, наверное, о деньгах, как все другие. Говорят же довольно много о высоком, впрочем, гораздо с большим размахом, чем остальные.

Больше мы никого не встретили, хотя шли долго, поднимались все выше и выше. Идти мне было тяжеловато, приходилось останавливаться, чтобы передохнуть. Тамаз, так звали моего попутчика, повесил мою сумку на свое плечо, чем еще более обострил мое и без того уже разросшееся ощущение опасности. В сумке были документы, деньги, фотоаппарат. Ничего не стоило, особенно для спортсмена, забрать сумку, оставить меня на горе и убежать. Поднялись на самый верх. Достигли большой площадки-поляны на холме, с которой был виден весь Тбилиси. Памятник РодинеГрузии казался отсюда совсем маленьким, а крепость Нарикала – игрушечным чудом. Захватывающий пейзаж! Одна бы я, разумеется, на такую высоту не забралась. Осторожно попросила сумку у своего провожатого, чтобы на нее присесть. Вздохнула с облегчением. Тамаз присел рядом, обнял за плечи. Потом позвал меня к турнику, где хотел продемонстрировать свое умение владеть телом. Действительно, мышцы его рук были рельефные, крепкие, что называется, играли…

Мы подошли к краю горы, к месту, откуда был, может быть, самый лучший вид на город. Начинал накрапывать дождь. Тамаз снял куртку, постелил, приглашая присесть. Показал растопыренные пальцы – мол, на пять минут. Усадив, тут же начал целовать шею, гладить по спине. Я вырывалась, вскакивала, говорила про дождь, про «не хочу» и «нельзя».

– Пять минут, пожалуйста, – с трудом, но по-русски.

– Нет.

Тамаз начал яростно сверкать глазами, и я поняла вдруг, что самое лучшее, что я могу сделать в этой немыслимой ситуации, это постараться получить удовольствие от того, что меня полюбят случайной любовью на самой, возможно, высокой и самой красивой точке Тбилиси. Я ведь сама сюда пришла, повинуясь фатуму, собственному или чужому желанию, но сама шла. Остановить возбужденного грузина в месте, где мы были совершенно одни, мне представлялось невозможным. Тамаз сильно прижимался ко мне бедрами, и я невольно начинала реагировать на желание, которое исходило от него.

Решение было принято. И я попыталась хотя бы диктовать условия того, что должно было совершиться. На курточку, постеленную на земле, присесть отказалась, целоваться не стала. Тогда Тамаз усадил меня на себя, поднял рубашку и стал целовать грудь. Расстегивая на мне брюки, поглаживал живот. Целовал грубовато, покусывая зубами соски. Так, как когда-то я очень любила с другим мужчиной. Ощущения, довольно острые, усиливались еще и оттого, что я посматривала вниз, на город. Потом он прилег, освободил свой стоящий ствол от спортивных брюк и плавок, обтер его салфеткой и принялся ждать моих действий. Так, по его мнению, увидев салфетку и манипуляции с ней, я должна была поверить в то, что совокупление будет безопасным. Пришлось достать лежавший несколько лет в кошельке презерватив. Интересно, сколько женщин носят презервативы на всякий случай? Интересно, и скольких такой случай настигает. Не хотел резинку Тамаз, недовольно поморщился, но покорился. Я сняла брюки и встала на коленки. Тамаз прижался сзади к ягодицам и начал вводить покрытое тонким латексом орудие. Во мне было тесно.