Эйлин Уилкс - А если ты ошибся?

Прежде Джейси никогда не просыпалась, лежа рядом с мужчиной. Не открывая еще глаз, она не почувствовала ни растерянности, ни удивления. Она отчетливо помнила их занятия любовью.

Это прекрасно, сквозь дрему подумала она, довольная приятной прохладой простыней… новизной ощущения его присутствия рядом. Как чудесно лежать вот так и смотреть на своего любовника. И можно наслаждаться этой близостью сколь угодно долго. Такого она и ожидать не могла.

Том открыл глаза и счастливо улыбнулся.

– Доброе утро, – сказал он сиплым спросонья голосом и нежно погладил ее сосок.

Я могу себе это позволить, потому что не нуждаюсь в нем, сказала она себе, улыбаясь в ответ, в то время как ее плоть оживала от его сладострастного прикосновения.

– Они теперь чувствительнее, да? – Он выглядел даже немного самодовольным.

Джейси напомнила себе, что он не собирается оставаться. Она не может позволить себе нуждаться в нем. Если только вспоминать о прошедшей ночи. Она взяла его руку и прижала к своей груди.

– Ты подаешь интересные идеи насчет того, как следует начинать день. – Она запустила пальцы в его шевелюру и притянула его голову к себе. – Как насчет утреннего поцелуя?

Она думала, что он тут же попробует овладеть ею, но Том с минуту смотрел на нее понимающе и скептически. Ее охватила паника: нельзя же допустить, чтобы он понял, что она чувствует. Потом он склонился над ней и поцеловал так, что она сразу же забыла все на свете.

Когда около восьми Том вернулся домой, Джейси металась по гостиной.

– Мне следовало позвонить тебе, – сказал он, кладя шляпу на маленький столик. – Извини, что опоздал.

– Что? – удивилась она и тряхнула головой. – А, да, конечно, ничего страшного. Трудный день?

Следует научиться, обескураженно подумал он, предвидеть такие вещи. Совершенно очевидно, что мысли Джейси заняты куда более важными вещами, чем его опоздание к ужину. Он повесил портупею рядом с курткой.

– Да, беспокойный. Я принес тебе цветы, – неловко сказал он, протягивая ей букет каких-то экзотических цветов. – Не знаю их названия, но они напоминают мне тебя.

Джейси опасливо взглянула на него, хотя на ее лице отразилось удовольствие.

– Я предпочитаю розы, мужчина, но эти тоже прекрасны.

– Тебе не нравится?

– Эффектные. Поставлю их в воду. – Она поспешила в кухню.

Что не так? – удивился Том. Цветы слишком импозантны? Она хотела обычных роз? Или все еще настолько не доверяет ему, что готова отрицать все, что бы он ей ни предлагал?

– Что-нибудь случилось? Почему ты металась по квартире как угорелая, если не была расстроена моим опозданием?

– Да, я слегка раздражена.

– Может быть, настало время месячных, но ведь их не должно быть, правда?

– Ох уж эти мужчины! – Она прелестно покраснела и, сверкая глазами, повернулась к нему: – Готовы все объяснить только одним!

– Тогда, что же, Джейси? – Он нежно улыбнулся.

Она быстро взглянула на него и стала расправлять высокие стебли цветов, поставленных в вазу. Казалось, она не решается сказать.

– Я узнала имя своей матери.

– Джейси! – Он подошел к ней и, положив руки ей на плечи, повернул к себе. – Хорошая новость!

Ее глаза блестели, но в лице были только боль и гнев.

– Аннабел Маргарет Малхони. Что за имя?! – Она вырвалась и опять заметалась по комнате.

– Как ты узнала? Она была в списке женщин, что забрали ребенка домой, а потом дали имя?

– Да. Я не знаю, кто забрал ребенка домой. Но в регистрационных записях упоминается родинка на левом бедре, как у меня. И есть еще отпечатки пальцев. Все очень неопределенно. Тем более что я не эксперт в расшифровке отпечатков пальцев.

– Итак, ты просмотрела записи, – озабоченно сказал он. – И что же обнаружила?

– Посмотри сам, – сказала она, вынимая из папки, в которой хранила материалы расследования, большой конверт, – у меня есть копии записей. Вот, взгляни.

Он взял конверт и извлек из него довольно замаранную фотокопию. Текста было мало. Аннабел Маргарет Малхони родила девочку. А потом умерла от большой потери крови.

– Прости меня, – тихо сказал он.

Джейси, крепко обхватив себя руками, стояла у двери во внутренний дворик, вглядываясь во что-то, видимое только ей одной. Голос был полон ожесточения:

– Ей исполнилось только девятнадцать, Том, когда она умерла.

Тому следовало бы догадаться раньше. Гнев Джейси порожден страхом. Ее мать истекла кровью. Можно понять Джейси, которая боялась повторить ту же судьбу. А может быть, ее злость коренилась в чувстве вины?

– Это не твоя вина, дорогая.

– Правда? – Она повернулась и широко развела руки. – Все эти годы я винила исключительно ее. Только она-то умерла! Она принимала лекарство, чтобы дать мне шанс родиться. И я… Знаешь, что я думала, когда была маленькой?

– Скажи.

Не в состоянии успокоиться, она сделала несколько быстрых шагов, потом остановилась, положа руку на живот. Словно пыталась успокоить крошечную жизнь, растущую внутри нее, защитить от накала своих страстей.

– Ты никогда не задавался вопросом, почему меня не удочерили? Дети, даже дети смешанной крови, могут запросто найти новый дом. Но не я. Видишь ли, она не передала мне всех своих прав. Нет, она – или кто-то другой – просто бросила меня на ступеньках Сент-Мэри как ненужного котенка, – горько закончила она.

– Если ты чувствуешь себя виноватой, что осуждала свою мать, то зря, но ненавидеть ее за то, что ты не смогла получить настоящий дом, не нужно.

– Но я ее не ненавидела, – прошептала она. – Видишь ли, в семь лет я узнала, почему суд не позволил бы меня удочерить. До тех пор… оставалась надежда, что она вернется. И… я долго верила.

О Господи! Том легко мог себе это представить. Джейси в пять-шесть лет была, наверное, кожа да кости, лохматая, с коленками, исцарапанными в драках и падениях. Зеленые глаза и смуглая кожа уже тогда придавали ей экзотический вид. Она была другая. Что для ребенка так трудно.

И потому она сама себе рассказывала сказки. Сказки о том, что мать оставила ее на попечение медсестер, но не смогла вернуться вовремя, чтобы Джейси получила так страстно желаемую семью.

Тому следовало бы поддержать ее, и он очень этого хотел, но какое-то чувство, отточенное годами умение ставить вопросы и добиваться ответов, заставило его промолчать. Джейси еще не выговорилась.

– Все эти годы, – продолжала она, – я была уверена, что моя мать из Мексики или Италии. Обрати внимание на имя, которое она мне дала. А теперь я узнаю, что ее фамилия Малхони. Значит, она итальянка?

Смелая и гордая, Джейси была великолепна. Но ни за что на свете она не хотела признаться ни себе, ни ему, что нуждается в утешении.

Однако, когда Том крепко обнял ее, она прижалась к нему. Это начало, подумал он, медленно пропуская сквозь пальцы ее волосы.