Джулия Тиммон - Не размениваясь по мелочам

Рассела с Йоландой, наверное, удерживает друг с другом та же самая таинственная сила, подумала Лесли. Представлять их вместе было адской пыткой, но следовало переболеть этой напастью теперь же, чтобы скорее вернуться к прежней нормальной жизни.

Возможно ли это? – спросила у себя Лесли. Жить так, как до встречи с ним, будто ничего и не было. Она чуть заметно качнула головой, вдруг с ужасом осознав, что необратимые изменения произошли в ней самой и былую веселость не вернешь, как ни старайся. Отец снова не обратил на ее жест внимания.

– Видишь ли, все это слишком сложно…

Да, сложнее не придумаешь, мысленно согласилась с ним Лесли, вдруг понимая, что ее позапрошлогоднее потрясение в сравнении с сегодняшним просто пустяк. Занятие можно выбрать другое и увлечься им не меньше, чем прежним. Вложить же в грудь новое сердце – не отягощенное безответной любовью… Подобное случается лишь в сказках.

– В общем, мы снова разругались в пух и прах, – заключил отец свою речь, большую часть которой Лесли прослушала. – И я чувствую себя совершенно разбитым, а завтра, представь, тяжелый день.

Ты чувствуешь себя настолько разбитым в миллионный раз, подумала Лесли, не поднимая глаз. Значит, находишь в этом какое-то нездоровое удовольствие. Она упрямо сложила губы и приподняла подбородок. А мне такого счастья не нужно. Лучше буду всю жизнь дарить любовь собакам и чужим детям, а может, найду себе еще какое-нибудь применение. Растрачиваться же на мелкие ссоры, довольствоваться жалким подобием любви не желаю и не буду.

Отец как-то странно на нее посмотрел, будто только что заметил, что перед ним сидит давно повзрослевшая дочь и что на ее лице с непривычно бледными, не румяными щеками отражаются глубокие, противоречиво-щемящие чувства.

– А твои-то как дела? – спросил он.

Лесли усмехнулась про себя. Наконец-то подумал и обо мне! Ей уже начинало казаться, что до нее нет особого дела никому на свете.

– Учишься? Работаешь? – спросил отец.

– Ага. – Лесли охватило неодолимое желание прижаться к отцовской груди, рассказать о Расселе и попросить совета, но она поняла по его рассеянному взгляду, что думать он сейчас в состоянии только о личных горестях. – Можно я сегодня переночую здесь?

Отец кивнул, зачем-то вскочил со стула и заставил себя широко улыбнуться. Наверное, понял, что день сегодня у дочери особенный и что следовало сначала расспросить о ее делах, а уж потом делиться своими бедами или вообще о них не упоминать, и почувствовал себя виноватым.

– Конечно, можно! Она еще спрашивает! Буду очень-очень рад. – Он потер руки. – Вечером куда-нибудь поедешь?

Лесли покачала головой.

– Проведу целый день в обществе книжки. Надо хоть на денек позабыть обо всем вокруг.

Отец оживился.

– Тогда отдыхай, а вечером устроим праздник. Просто так, без повода. В конце концов, ты приезжаешь домой отнюдь не каждый день.

Лесли грустно улыбнулась, тронутая его попыткой загладить вину.

– Отличная мысль.

– Организацию я беру на себя, – с таинственным видом произнес отец. – Тебе достается роль желанной гостьи.

На сердце Лесли скребли кошки, но она негромко засмеялась. Взбодрившийся отец стал убирать со стола, а Лесли побрела в свою комнату. Родители специально ничего здесь не трогали, чтобы Лесли твердо знала, что в родительском доме ей всегда найдется место. Ковер с длинным мягким ворсом во весь пол, низкая мягкая кровать ярко-зеленого цвета и такое же бесформенное кресло-пуф, светлый компьютерный стол, стеллажи с книгами, комод, шкаф, болотные стены, исписанные афоризмами на немецком. Все оставалось в точности так, как было, когда восемнадцатилетняя Лесли вдруг решила зажить самостоятельной жизнью и упорхнула из-под родительского крыла. В шкафу даже висело кое-что из ее одежды, так что можно было спокойно оставаться здесь, когда бы ни пожелала душа, а наутро в свежих брюках и свитере ехать прямо отсюда по делам.

Пройдя к книжным полкам, она провела рукой по потертым корешкам и достала одну из книг, даже не посмотрев на название. Было глупо и пытаться переключиться мыслями на страдания и радости придуманных героев, но она уже сказала отцу, что мечтает почитать, и следовало создать видимость.

Мягкая кровать услужливо промялась, когда Лесли упала на нее с раскрытой книжкой в руке. Нестерпимо захотелось перенестись лет на десяток назад и взглянуть на жизнь с уверенностью, что стоит только захотеть – и покоришь любую вершину. Когда тебе шестнадцать, пребываешь в счастливом неведении и, хоть и терзаешься поисками истин, а прежде всего самого себя, даже не подозреваешь, насколько сложнее устроен мир, чем тебе кажется.

Где он сейчас? – подумала Лесли, снова давая волю слезам, но плача беззвучно, лишь содрогаясь всем телом. До сих пор милуется с Йоландой? Или отправил ее домой объясниться с теперешним мужем. Прости, наш брак был ошибкой! А может, она порвала с ним еще в понедельник, когда Рассел позвонил впервые после долгой разлуки. И с тех пор они снова живут вместе – Йоланда, Рассел, Том и Шелли. Да, конечно… По-видимому, все именно так и случилось. Почему я, глупая, не додумалась, что иначе и не могло быть. Упивалась своими фантазиями, ходила в блаженном бреду…

Ей вспомнилось, как, лежа на этой самой кровати, она еще подростком мечтала о том дне, когда в ее сердце поселится огромная любовь. Тогда казалось, что ничего другого больше никогда не понадобится. У нее и мысли не мелькало, что с появлением всепоглощающего чувства может прийти не рай, а сущий ад. И что жизнь обесцветится, а в душе что-то навек угаснет.

Она долго неслышно плакала, все представляя Рассела и Йоланду, пытаясь не думать о них и силясь что-нибудь понять. И не заметила, как провалилась в бездну глубокого целительного сна. А проснулась от скрипа приоткрывшейся двери и испуганно подняла голову.

– Ты спишь, Котя? – послышался шепот отца.

Котенком или Котей он называл ее в детстве. Теперь же вспоминал ласкательное прозвище, когда бывал с ней особенно нежен.

Лесли покачала головой, не понимая, где она и вечер теперь или утро, но зная, что стряслось нечто ужасное, отчего душа ныла даже во сне.

– Вроде бы уже не сплю. – Ее голос прозвучал хрипло и негромко. Взгляд упал на книжку, грозившую вот-вот упасть с самого края кровати. – Который час?

– Почти семь.

– Семь чего? – воскликнула Лесли, резко садясь и вспоминая про горе, столь внезапно обрушившееся на ее бедную голову.

– Вечера, конечно. – Лицо отца приняло забавное выражение. – Праздник начинается через четверть часа. Жду тебя в гостиной.

Он закрыл дверь, и Лесли снова растянулась на кровати. Вставать ужасно не хотелось – желаний вообще не было. Она с удовольствием пролежала бы так до утра, но не могла обидеть отца.