Натали де Рамон - Наследница

– …Запретил ему вставать. Совершенно с вами согласна. Не стоит тревожить пожилого человека. Пусть отдыхает.

– Да вообще-то он спит. Гидо вколол ему хорошую дозу успокоительного.

– Тем более не нужно его беспокоить.

– Спасибо, – очень искренне произнес Рейно, и по голосу и выражению спаниельих глаз я убедилась, что он с не меньшей нежностью, чем «садовник» и повар, относится к дворецкому.

– Не за что. Он ведь такой милый.

– Да! Самый добрый человек на свете. Ужасно страшно его потерять… Хотя бы потому, что здесь без него все пойдет кувырком! – Он распахнул какую-то дверь. – Прошу. Проходите. Это бильярдная.

За бильярдной оказалась курительная комната с долей налета восточного стиля. Ее дальние двери были распахнуты, и я увидела компанию за столом.

Рейно ввел меня к собравшимся и торжественно провозгласил с камергерскими интонациями Вариабля:

– Кавалерственная дама де Ласмар!

При моем появлении мужчины поднялись из-за стола. Он был огромным, круглым и устроен на манер столов в суши-баре: с вращающимся диском посередине, который был уставлен невообразимым количеством блюд под уже знакомыми мне куполами-крышками с лошадкой наверху и разнообразными бутылками, графинами и кувшинами с разноцветными напитками. В середине, перемигиваясь с искорками подвесок изумительной хрустальной люстры, царила грандиозная серебряная ваза с натюрмортом из светящихся спелостью фруктов.

Холеные мужчины во фраках горделиво замерли. Три кресла между ними были пустыми. Над каминной полкой висел затейливый герб. Остальную плоскость этой стены занимала богатая коллекция оружия. Прочие стены украшали картины с лошадями. В хрупких стеклянных горках вместо посуды жили грубоватые кубки и статуэтки явно спортивного происхождения. Женщин, кроме меня, в комнате не было.

– Теперь вы – наша Прекрасная Дама, – заговорил Рейно; я видела его лицо в профиль – ни малейшего сарказма. – Наше братство считает честью служить вам. Мсье Сале, наш давний друг, доставивший вас к нам, полагаю, солидарен с братством.

Все мужчины строгим кивком подтвердили его слова.

– Но, как видите, – глядя уже на меня, продолжил Рейно, – у нас все очень демократично. Круглый стол, отсутствие слуг…

– В лучших рыцарских традициях? – иронично перебила я.

– Безусловно, – без тени юмора согласился он. – Никакого почетного места за столом, как видите, тут нет, поэтому предлагаю вам просто занять кресло вашего покойного отца, шевалье де Ласмара.

Рейно пафосно и с невозмутимым выражением лица, достойным Жишонги, подвел к столу «Прекрасную Даму». Отодвинул кресло. Галантно помог мне сесть, поместился по правую руку от меня, по левую – оказался господин лет сорока, благоухающий парфюмом чуть сильнее, чем принято, и дорогим трубочным табаком. Волнистые темные с эффектными серебристыми прядями волосы средней длины, усы и эспаньолка, по жилету струится толстенькая золотая часовая цепочка, вместо «бабочки» – причудливо завязанный шейный платок с булавкой, сияющей изумрудом под цвет его ярко-зеленых глаз, на пальцах поблескивают кольца.

– Позвольте представиться, миледи, – мурлыкающим баритоном заявил мой сосед: – Тома Глиссе. Управляющий. Ваш покорный слуга.

Я не успела глазом моргнуть, как неправдоподобный управляющий галантно поцеловал мою руку и с умильной улыбкой кота опустился в свое кресло. Остальные участники застолья по-прежнему были на ногах. Слева от Глиссе стоял пожилой благообразный толстяк, близкий по габаритами конюху Андре, но более рыхлый, а румяными чисто выбритыми щечками, прекрасной седой шевелюрой, выражением доброжелательности и очками напоминавший дворецкого Вариабля. Однако небольшие серые глазки за бликующими стеклами этих очков существовали сами по себе и штудировали меня, как две сканирующие видеокамеры. Мои глаза на миг столкнулись с его рентгенами. Но я уже была готова засомневаться – из серых глазок тек бурный поток учтивости.

За толстяком следовали Жишонга и Жан-Пьер. Фрак на поваре сидел как форма с иголочки на королевском гвардейце. А от вида «черного демона» во фраке просто перехватывало дух. Слева от повара – еще один незнакомый мне человек. Выше среднего роста, суховатый и с настолько развитой мускулатурой, что даже рукава безупречного фрака скрыть ее были не в состоянии. Как если бы фрак облекал учебное пособие по анатомии – муляж мышечной структуры атлета, без кожи и мяса. И если прозвище Жишонги – «черный демон» – скорее отражало цвет его кожи и талант, превышающий среднечеловеческие способности, то назвать мускулистого иначе чем демоном просто не поворачивался язык. Пляска бесенят в глазах Жан-Пьера была теплой грелкой по сравнению с огненным вихрем в этом взоре! От него меня обдало жаром, и мурашки побежали по спине, и я бы не удивилась, если бы сейчас языки пламени сверкающим торнадо вырвались бы из его глаз, недаром же его черные как ночь прямые длинные волосы, тяжелой ровной плоскостью падавшие на плечи, отливали бронзой и медью. Я с ужасом чувствовала, что еще мгновение, и я, как беспомощная под взглядом змеи зверушка, послушно последую на магнетический зов. Было лишь одно желание: кинуться к нему, погрузить руки в эти волосы, ощутить их струящуюся тяжесть и прижаться к этим тонким губам с изогнутыми уголками, к носу с горбинкой, как у ацтекского божества, на смуглом, неповторимом своей древней, языческой красотой инфернальном лике. Чтобы почувствовать это гибкое тело – наверняка гибкое и яростное, как у пантеры! – чтобы его руки обвили меня, чтобы душили в объятиях, обдавая пляшущим огнем…

Меня спасло какое-то звяканье, и я заставила себя перевести глаза на пустое кресло с демоническим «индейцем» по соседству. Дальше стояли Сале и конюх – рядом с Рейно, уже сидевшим справа от меня. Не поднимая головы, он выравнивал приборы у своей тарелки.

– Присаживайтесь, господа, – пролепетала я и заметила, как Рейно, шумно выдохнув, поправил свою мнимо выпавшую прядь. – Давайте будем знакомиться по мере беседы! – После обмена улыбками с Жишонгой и Жан-Пьером эта фраза получилось у меня уже гораздо увереннее.

Задвигались стулья, все оживленно стали усаживаться: повар тут же оказался у моего кресла и, проворно повернув крутящийся диск стола, схватил с него какой-то графин.

– Позвольте быть вашим личным сомелье, мадам метресс!

– Миледи! Невежда! – оборвал его конюх, с кокетливым подобострастием косясь на меня. – Миледи – вот как надо обращаться к нашей госпоже!

– Миле… – удивительно послушно начал Жан-Пьер.

– Нет! – Я дернула его за рукав. – Отныне я назначаю вас, мсье Миракло, своим личным кравчим и дарю вам привилегию именовать меня «мадам метресс»! – И с презрением взглянула на конюха.