Натали де Рамон - Наследница

Сале вошел тоже и уточнил с заметной ревностью:

– То есть вы близко знаете Жишонгу?

Я с вежливой улыбкой начала снимать пальто. Сале проворно поставил мою сумку в ближайшее кресло, помог мне, взял с вешалки плечики, поместил на них мое пальто.

– Или ваш роман в прошлом? Так и скажите. В этом нет ничего такого!

– Какого, Сале? – Я села на диван. – Лучше вы мне скажите, почему вы не знали, что я преподаю в вузе, а не в школе? Вы же меня разыскивали. Думаю, в том официальном досье, какое дала вам полиция или частный сыщик, наверняка указано мое место работы.

– Никто вас не искал, – с честными глазами сказал он, снял свое пальто и повесил его тоже аккуратно на плечиках. – В завещании были указаны ваша дата рождения, адрес, телефон, имя вашей матери. Все данные вы сразу подтвердили. Думаю, стоит затопить камин и выпить по глоточку, здесь есть мини-бар.

– Были указаны… – эхом повторила я.

Сале со знанием дела разжег камин, открыл какую-то могучую дверцу, за ней заблестели бокалы и бутылки, налил коньяк, вернулся с двумя бокалами, протянул один мне. Безмятежность янтарной жидкости в бокалах успокаивала.

– Выходит, что этот самый де Ласмар прекрасно знал о моем существовании?

– Конечно. Он ведь ваш отец. Ну берите же. После такого холода и такой нервотрепки глоточек не помешает!

Я резко отодвинула его руку с бокалом и посмотрела Сале в глаза.

– Не сейчас! Мне нужна ясная голова. Почему вы мне этого раньше не сказали?

– Но вы же не спрашивали. Правда, один глоток! – Он опять упрямо впихивал мне бокал. – Вашей голове это только прибавит ясности!

Я забрала у него бокал и сказала:

– Пейте свой коньяк и уходите. Мне нужно побыть одной.

– Хорошо, хорошо! – Сале залпом проглотил коньяк, поместил пустой бокал на кофейный столик. – Если я вам понадоблюсь, то я в номере напротив. «Диана де Пуатье». Там есть табличка. – Суетливо забрал пальто и ушел.

Я посмотрел на коньяк в своем бокале. Он был очень красивый и наверняка вкусный. В моей дорожной сумке, кажется, есть печенье. Лучше все-таки хоть что-то бросить в пустой желудок, прежде чем вливать туда даже глоток коньяка. А для начала после поезда и верховой прогулки следовало бы помыть руки.

Небольшое помещение в кафеле цвета старой слоновой кости и черно-белой шахматкой пола оказалось самым приветливым местечком после мрака гостиной и спальни с огромной, мореного дуба кроватью с четырьмя колоннами под балдахином, вполне способным послужить ночным камуфляжем для небольшого вертолета. Трельяж в резной дубовой оправе напоминал готический собор из фильма ужасов, сундук для белья в ногах кровати – саркофаг фараона, а по здешним тумбочкам-комодам в цирке запросто могли бы скакать слоны.

Почти все пространство ванной комнаты занимала массивная ванна с высоченным изголовьем, на котором висели сложенные махровые полотенца, и с лапами, позаимствованными даже не у льва, а скорее у дракона. Остальная сантехника тоже была основательной, причем у ванны, как и у раковины, имелось лишь по два самостоятельных, на английский манер, крана с горячей и холодной водой, и ни малейшего намека на душ.

У моей бабушки колодец был прямо на участке, и она никогда не экономила даже на температуре воды – в отличие от моих родителей, у которых лейка душа над ванной существовала, но им не разрешалось пользоваться. У них даже бачок унитаза был с дозатором, чтобы без особой необходимости не сливать больше половины содержимого. Бабушка считала, что такая скупость моих родителей объясняется тем, что они оба – бухгалтеры, а бухгалтером, по ее мнению, способен стать только маниакально жадный человек. Например, такой, как мой папа.

– Но ведь мама – тоже бухгалтер. Они не маньяки! Они оба едят чеснок и любят загорать на солнце. – Маньяк и вампир были для меня одно и то же. – Просто ты его не любишь!

– А мне – не обязательно, – усмехалась бабушка. – Твой папа, ты его и люби…

Я вернулась в гостиную, пробралась к креслу со своей дорожной сумкой – этот английский интерьер кое-где почти не оставлял места для передвижения, – нагнулась к ней и потянула молнию, чтобы достать остатки печенья. Молния, как обычно, немного заедала, и я подергала сумку. Неожиданно в ней что-то сильно зашуршало. Косметичка и пижама не могут производить столько шуму! И сама сумка показалась мне вроде бы объемнее…

Я рванула молнию. Какие-то пакеты и свертки. Из одного торчали шпильки туфель.

В дверь постучали, и знакомый баритон произнес:

– Это Жишонга. Как вы устроились, патронесса?

– Заходите! – выдохнула я и трясущимися руками стала освобождать свою сумку.

Жишонга вошел и, увидев мое занятие, поцокал языком. Я перехватила его взгляд.

– Мне не хочется верить, мсье Жишонга, что вы можете быть к этому причастны, но как, по-вашему, я должна теперь вести себя после того, как мсье Сале обманом привозит меня сюда, а потом я обнаруживаю все это в собственной сумке? С учетом приглашения на ужин, где мужчины будут во фраках?

Жишонга молча слушал и смотрел, как я разворачиваю самый большой из свертков. Там оказалось что-то из очень красивого бледно-лилового и определенно натурального шелка. Я встряхнула это. Длинный струящийся пеньюар и крошечная ночная сорочка…

Жишонга закашлялся, почесал нос.

– Готов поклясться, патронесса, я не имею к этому ни малейшего отношения. Но я не думаю, чтобы кто-то рассчитывал, что вы явитесь к ужину… э-э-э… дезабилье. Здесь наверняка найдется и соответствующий случаю вечерний туалет, а это, так сказать, подношение, наверное, нужно считать заботой о вашем ночном… ночном… – Тут он окончательно смутился, замолчал, но потом посмотрел на меня, и я поняла, что смешно теперь уже нам обоим. – Ну во всяком случае, патронесса, – продолжил он уже совсем другим тоном, – мсье Вариабль объяснил бы ситуацию именно так.

– Как он? – спросила я, тем временем успев запихать бесконечные лиловые шелка в какой-то пакетик.

– Спасибо, ничего. Передавал вам привет. С ним наш доктор. Но он вряд ли разрешит Эрику выходить к ужину. Кстати, патронесса, когда вы ели в последний раз?

– Как раз собиралась. – Я извлекла из сумки остатки печенья.

– Понятно, – сказал он и левой рукой изящно показал на бокалы. Бледно-голубой камешек подмигнул мне с его черного мизинца. – Под коньячок. Ничего. Сейчас устрою вам свидание с Жан-Пьером, иначе до ужина с вами случится голодный обморок. – Жишонга повернулся к двери.

– Подождите! Один вопрос.

– Да, пожалуйста.

– Вы сказали, что мсье Вариабль вам как отец. Поэтому у вас с ним одинаковые перстни?

Жишонга улыбнулся и повертел пальцами перстенек на своем мизинце. Движения черных точеных рук с гибкими запястьями завораживали.