Шарлотта Лэм - Виновата только я…

— Нет, — прервала она, подняв на него взор, полный страдания, которое Закери без труда прочитал и в искренности которого не мог сомневаться. — Пожалуйста, поверьте, я почувствовала совсем не то, что вы думаете.

Закери уже устал от разговора на эту тему. Все эти дни он предпочитал не вспоминать о происшествии; он отчаянно пытался вернуться к нормальной жизни.

— Ладно, забудем об этом! — нетерпеливо бросил он. — Давайте лучше вернемся к причине вашего приезда сюда; что вы хотите от меня, сестра Гилби?

— Я не уверена, что… — запнулась она. — Ваши адвокаты сказали вам?.. вы знаете?..

— Ради Бога, говорите же, наконец! — заскрипел Закери.

Она пробормотала хрипло:

— Мой отец забыл обновить страховку.

Он удивленно уставился на нее. Закери пробыл в больницах так долго, что все юридические тонкости, вытекающие из аварии, просто оставил своим адвокатам. Он отказался обсуждать с ними происшедшее, ограничившись изложением своей версии, поэтому ему не сообщили о том, что Гарри Гилби не был застрахован.

— Вы шутите, — недоверчиво произнес он. Она только молча покачала головой, как будто не осмеливалась сказать что-либо.

Закери смотрел ей в глаза. Они были необыкновенно глубокого голубого цвета. Вряд ли он когда-нибудь видел голубые глаза более темного оттенка. Цветы горечавки на фоне белого снега в Альпах — вот на что они были похожи. Ее бледность только подчеркивала их яркость. Темно-голубой на белом… Он всегда любил это сочетание.

Затем, отвлекшись, он подумал: неудивительно, что она бледна, неудивительно, что она расстроена, неудивительно, что она здесь в положении просительницы! Интересно, что за человек ее отец, если он прислал ее, вместо того чтобы приехать самому или вообще предоставить это адвокатам?

— Как он мог быть таким безответственным? — произнес он вслух, но больше для себя, чем для нее.

Она с трудом сглотнула, длинная белая шея конвульсивно дернулась.

— Он попал в очень тяжелую ситуацию, до сих пор он испытывает финансовые трудности и не видит выхода. Вот почему он забыл. Он собирался обновить ее, когда она истекла, но… Я знаю, что это было глупо…

— Глупо — это мягко сказано!

— Я не прошу вас позволить ему уйти от ответственности…

— Хоть это хорошо, — огрызнулся он. — Потому что я и не собираюсь. А почему, собственно, должен?

Она отвернулась, опустив голову, но вскоре опять подняла к нему голубые глаза, которые начали подозрительно блестеть от стоявших в них слез.

— Его жизнь будет разрушена, если придется выплатить все сразу… У него уже заложены дом, фирма… В банке денег тоже нет. Для возмещения огромной суммы убытков ему придется продать дом, может быть, компанию тоже.

— Это не мои проблемы, а его! — коротко бросил Закери. — Как авария на его совести, так и все последствия, вытекающие из нее, естественно, тоже. — Он смотрел на нее с сардонической улыбкой. — А вы, мне кажется, или очень наивны, или чересчур оптимистичны. Неужели вы надеялись, что стоит вам сюда явиться, и я сразу махну рукой на убытки только из-за того, что вы рассказали мне слезливую историю о разрушении жизни вашего отца?!

— Я просто подумала, что… — начала она, но он быстро прервал ее:

— Единственная жизнь, которая меня действительно интересует, так это моя собственная, а ваш отец, как известно, испортил ее прошлой весной.

В отчаянии она закричала:

— Я знаю, как сильно вы пострадали, но вы поправитесь. Через год вы уже будете в полном порядке!

— Не забывайте, что я теряю годы жизни после аварии. Но не только это. В огне погибли картины, над которыми я работал годы. Но и это еще не самое страшное — с тех пор я не могу больше работать! После аварии я не нарисовал ничего. Каждый день я бьюсь головой о стену, пытаясь создать хоть что-нибудь, но во время аварии я потерял свои способности. Каждый раз, когда я беру кисть, мои руки и мозг не согласуются… Вы можете себе представить, каково это? Не рисовать для меня подобно параличу. Уж лучше бы я умер!

Она слушала, замерев, словно превратившись в камень, а Закери смотрел на нее глазами, в которых полыхал недобрый огонь. Все это негодование и ярость кипели в нем уже давно. Какое же это было необыкновенное облегчение — выплеснуть их наружу!..

Конечно, не девушка была виновата в том, что с ним произошло, а ее отец, но, кажется, она считала, что как раз ее отец больше пострадал в аварии. Это-то и злило Закери.

— Не заставляйте меня сочувствовать вашему отцу! Может быть, я смог бы его простить, если б был святым, но я не святой и не претендую на это звание. Когда дело будет рассматриваться в суде, размер убытков будут определять другие люди, исходя из известных фактов. Ваш отец должен будет подчиниться их решению.

— Но если бы только вы… — настаивала она, отчего Закери снова вышел из себя.

— Неужели вы действительно полагаете, что я откажусь от возмещения ущерба? — Его превратившиеся в щелки глаза цинично взирали на нее, но тут ему на ум пришла кое-какая догадка. — А может быть, я просто не до конца понял? Может, вы хотите предложить мне что-то взамен денег?

Она смотрела, не понимая его, в ее голубых глазах застыло недоумение.

Закери засмеялся, специально задержав оценивающий взгляд на ее небольших высоких грудях, спрятанных под белым свитером, на плавном изгибе ее бедер, на длинных ногах в обтягивающих черных брюках.

Наконец она все поняла, и тут же яркий румянец залил ее щеки. Закери услышал даже, как затруднилось ее дыхание, и издевательски улыбнулся ей.

— Мне очень жаль, — произнес он, растягивая слова, — но вы не мой тип. Я предпочитаю блондинок с хорошими формами. Вы же чересчур тощая и, как я подозреваю, не слишком опытны в постели.

На этот раз ее румянец стал еще гуще. Если можно было бы убивать взглядом, то он, конечно, уже давно свалился бы замертво к ее ногам, весело подумал Закери. Но тут же задумался. Интересно, почему он настолько вышел из себя, что ему захотелось издеваться над ней? В конце концов, она-то не виновата в том, что с ним произошло! Его губы скривились от отвращения. Господи, до чего же он опустился! Совсем не обязательно было доводить девушку до предынфарктного состояния только из-за того, что ее отец был виновником аварии.

Совсем не обязательно, если только… если только он сам не почувствовал к ней внезапного желания, оглядывая ее, укорил он себя. Вот в чем было дело. Он солгал, сказав, что она не его тип. Если честно, то у него вообще не было никакого типа. Ему просто нравились женщины. И точка. Эта определенно могла бы стать его типом. Если только забыть, что сама она не согласилась бы на это даже под страхом смерти. Ей достаточно было одного поцелуя, чтобы упасть в обморок. Знай она о том, что его влечет к ней, то наверняка бросилась бы бежать и не останавливалась, пока он не скроется за горизонтом.