Патриция Поттер - Менестрель

Она понимала, что ей придётся это сделать.

Вернётся ли незнакомка? Она бросила монету Дункану обратно.

Он обнаружил, что расхаживает перед озерцом задолго до рассвета. Недалеко от Дункана стояла его старая кляча, наклоняя голову к земле, чтобы пощипать зелёную траву, хотя прошлым вечером животное наелось до отвала овса.

Ему нужны были уроки музыки, уверял себя Дункан. И всё же, в его памяти всплывала не мелодия, а красивое лицо с упрямым выражением, когда незнакомка бросила монету обратно Дункану. Это был редкий случай — презрение, которое возбудило в нём любопытство.

Что за манеры были у этой девушки?

Он подумал о том, какого цвета были её глаза: ярко-зелёные с сероватым оттенком, и в них отражался немалый интеллект. Женщина, переодетая в юношу. Это было нелепо. Может быть, она была плодом его воображения. Или каким-то духом.

Дункан ожидал в этом месте с самого раннего утра, невзирая на прохладный ветер, который украл теплоту вчерашнего дня. Он взял лютню Риса и уселся там, где сидела незнакомка, а затем начал играть одну из песен, которые знал. Это была французская песня о крестовых походах. В ней не было ничего нежного.

Дункан закончил петь и неожиданно почувствовал, что не один. Последние десять лет он жил инстинктами и всё-таки сейчас не услышал ни звука — ни тихого ржания лошади, ни лёгкой поступи шагов. Святые угодники, Дункан ничего не заметил.

— У Вас хорошая манера игры, — произнёс нежный голос. Дункан обернулся, не вставая с места, и увидел, что незнакомка стоит под большим дубом. Он не видел её лошади.

— Ты пришла, — сказал он, и это прозвучало немного глупо.

— Я обещала.

— Я боялся, что напугал тебя.

— Меня не так-то легко испугать.

На ней была та же одежда, что и вчера. Теперь Дункан размышлял, как он мог принять её за конюха, даже несмотря на то, что волосы девушки снова скрывал головной убор.

— Я не слышал, как ты подошла.

— А Вы и не должны никого слышать, когда играете. Вам следует слушать музыку.

— Сомневаюсь, что у меня вышло что-то музыкальное. Мне говорили, что я неуклюжий.

— Тот, кто сказал Вам об этом, мало что понимал в подобных вопросах. Ваш выбор песен — вот где Вы проявили неуклюжесть.

Дункан встал, возвышаясь над ней, хотя для женщины она была высокого роста.

— Твой хозяин? Он знает обо мне?

— Он знает только то, что я тренирую его лошадь.

— К какому дому ты принадлежишь?

— Я думала, что Вы хотели поговорить о песнях, — ответила незнакомка, отворачиваясь от него.

— Да, это так. Не уходите, госпожа, — Дункан не мог припомнить, когда в последний раз он кого-либо умолял, будь то мужчина или женщина.

— Больше никаких вопросов, — потребовала его собеседница.

Он кивнул и протянул ей лютню. В руках у девушки ничего не было…

Её пальцы нежно погладили инструмент, легко пробежались по ценной древесине и проверили струны. Дункан подумал, что инструмент звучал намного лучше, когда струн касалась она, а не он.

— Это великолепный инструмент, — спустя мгновение сказала незнакомка. Теперь в её голосе слышался вопрос; эта лютня была слишком хороша для простого солдата.

— Мой друг… пожелал, чтобы я взял её.

Тотчас же лицо девушки омрачилось, и он понял: она решила, что его друг умер. А как ему следовало объяснить, что этот друг находится в Уортингтоне [4], пытаясь навести порядок в замке до прибытия предполагаемой невесты?

— Научите меня нескольким песням, — потребовал Дункан, забыв о том, что он сейчас был просителем, бродягой-странником, а не маркизом [5], привыкшим, чтобы его приказам немедленно подчинялись.

Выражение изумления в глазах девушки подсказало ему, что он совершил ошибку. Дункан неуклюже продолжил:

— Мне также понадобятся ещё несколько уроков по…

— Смирению, — закончила незнакомка.

Он не смог сдержать лёгкую улыбку, расплывавшуюся, как понимал Дункан, у него на губах.

— Смирению, — подтвердил он.

— Улыбка тоже помогает, — заявила она.

— Мне говорили, что и в этом я не силён, — усмехнувшись, признал Дункан.

— На самом деле, это не так сложно.

— Неужели, госпожа?

— Разве Вы можете не думать о чём-либо прекрасном? Например, о восходе солнца? Или о таком вот озерце? Или вечерней заре?

Лицо незнакомки просветлело, словно на него упали лучи солнца. Дункан никогда не видел никого, кто бы так сильно радовался простым вещам. Для него эти образы имели другое значение. Восход солнца означал новую битву, закат — приближение ночи и опасности, а водоёмы обычно нужно было пересекать в самое неподходящее время.

Но всё же он поднял глаза, с уважением отнёсшись к словам своей собеседницы. Восходящее солнце разбросало по поверхности воды и на деревьях крошечные блестящие пятнышки, и Дункан ощущал, как оно согревает его лицо.

Или эта женщина отдавала ему своё тепло?

Была ли она женщиной? В мужской одежде незнакомка выглядела не старше двенадцати или тринадцати лет. Но когда вчера её головной убор упал, и волосы заструились, обрамляя лицо, словно ореол, она выглядела, как самая настоящая женщина.

Дункан приказал себе не думать о таких вещах. Должно быть, незнакомка находится в услужении у хозяина поместья. Он был господином настолько, чтобы знать, что мужчины его положения не женились на служанках. Король Генрих [6]будет недоволен таким браком, а его расположение много значило для маркиза Уортингтона. Оно подразумевало, что владения Дункана останутся у него. И, вполне вероятно, голова на плечах — тоже.

— Вы смотрите на меня, милорд, а не на прекрасные вещи, которые могут Вас вдохновить.

— Так Вы полагаете, что не можете ни для кого послужить источником вдохновения? — спросил Дункан.

На лице незнакомки проступил румянец.

— О, нет, милорд. Я знаю, что я обыкновенная.

Ему хотелось подойти к ней и дотронуться до её лица, чтобы убедиться, действительно ли оно такое гладкое, каким кажется. Дункан размышлял о том, чтобы сорвать с незнакомки нелепую шапку и позволить её волосам снова заструиться по спине. Он хотел вызвать улыбку на лице своей собеседницы, чтобы проверить, окажется ли девушка, на самом деле, такой же привлекательной, какой она была в воображении Дункана.

Он не мог сделать ничего из того, о чём подумал. Маркиз Уортингтон всегда относился к женщинам с уважением, как учила его мать. Он пытался быть честным и искренним даже с женщинами, которым платил за благосклонность. Дункан почувствовал по шевелению в области чресел, что, если он сейчас прикоснётся к своей собеседнице, то, вероятно, будет неспособен остановиться.

Ему ничего не было известно о ней, даже то, есть ли у неё мужчина. Дункан не мог представить, что у незнакомки никого нет. Даже её голос звучал, как песня сирены. И всё же она, очевидно, не считала себя привлекательной.